Мы вернулись в Москву, и Саня рассказала бабушке, сколь прекрасно провела время в Питере. И – конечно же! – как ударно играла в дурака. Мама пришла в ужас. Мама интеллигентный человек, и, с ее точки зрения, невозможно придумать более идиотского занятия, чем этот самый дурак!
Как нам с Женькой тогда попало, знали бы вы!..
И с тех пор это одно из самых любимых воспоминаний, как наша четырехлетняя Саня делала загадочную мордаху и говорила: «Семерочка!»
Аполлон и музы
Борис Петрович, то есть муза, – директор театра в Нижнем Новгороде, и, вообще говоря, моя муза Борис Петрович очень основательно подпортил мне работу, хотя муза прилетает, насколько я знаю, чтобы способствовать творчеству и полету!..
В данном случае я сама отправилась к музе, то есть к Борису Петровичу. Не она ко мне прилетела на крыльях, а я к ней приехала на машине. Но я еще тогда не знала, что еду к музе-то!..
Дело в том, что я придумала сюжет, и мне казалось, что прекрасно придумала! Действие происходит в театре. Всякие страшные события придумала я, всякие испытания для героев, взлеты и падения, страхи и любовь, ненависть и великодушие – в общем, от души придумала.
И театр я придумала, конечно! И в моих придумках это было такое достаточно унылое место, населенное истеричными, склочными, завистливыми людьми, которые строят друг другу всякие козни и только и мечтают – отбыть в столицу и там прославиться!
И тут – бац, муза! То есть Борис Петрович, настоящий директор настоящего театра!
Мы договорились встретиться, а приехали с опозданием, и нам сказали, что директора нету, он уехал в больницу, навещать кого-то из заболевших артистов. Все же вечером он нас принял – куда ему было деваться?..
По-моему, его страшно веселили мои вопросы, я-то все искала подтверждений своим придумкам, но и сам Борис Петрович, и театр решительно отказывались им соответствовать.
Нижегородский академический театр драмы – один из старейших в нашей стране, двести с лишним лет! Мне нравится, как в 1813 году писал князь Долгорукий: «Театр Нижегородский лучше многих таких же в России, и при недостатке забав всякого рода очень весело иметь случай съезжаться с людьми в это публичное место».
Нынешнее здание по российским меркам абсолютный новодел – построено в 1896 году, на открытии давали «Жизнь за царя», сам Шаляпин пел!..
Сегодня никакого придуманного мною унылого запустения и всеобщих устремлений «в Москву, в Москву!» не наблюдается.
Разумеется, там работают сумасшедшие, но не потому, что лишены ума, а потому, что энтузиасты, таланты, волшебники. Людей, более преданных профессии, будь то бутафоры, костюмеры или заведующая литературной частью, я давно не встречала. С ними интересно, как, наверное, было интересно с первым космонавтом Юрием Гагариным, они знают и умеют нечто такое, чего не знаем и не умеем мы, не способные или разучившиеся отрываться от земли. Там, в этом театре, по-моему, даже шоферы какие-то особенные.
Там играют классику, ставят и современные спектакли, хотя моя муза Борис Петрович сокрушается, что пьесы нынче пишут плохо и трудно, почти нечего ставить. Но находят, находят!..
В поделочном цехе, когда Борис Петрович привел нас туда на экскурсию, как раз придумывали, как сделать так, чтобы у поролоновой собаки поворачивалась голова. Эта самая собака – часть реквизита, почти в человеческий рост – сидела в центре мастерской, голова лежала отдельно, и было тихо: все думали. Мы постояли и ушли, тоже тихо, чтобы не мешать. Я часто о ней думаю и представляю себе, как у нее на сцене поворачивается голова, наверняка ребята все придумали!
Да в общем, суть не в собаке.
Суть в том, что есть люди, преданные своему делу и умеющие его делать – с удовольствием и почти с восторгом. Когда вдруг удается набрести на таких, жизнь сразу меняется, становится ярче, как будто с привычной картины стерли многолетнюю пыль.
В романе мне пришлось все переделывать. Засыпая, я теперь часто представляю себе здание на Большой Покровке, старые липы, фонари, нарядную публику, шум восторга или ужаса, то и дело пробегающий по зрительному залу. И еще я придумываю, как перееду в Нижний Новгород и попрошусь на работу в театр драмы!.. Как вы думаете, Борис Петрович меня возьмет?..
Все ничего
Когда же это кончится, а? Вот это все, что называется «русской зимой»! Нет-нет, «московской зимой»! Русская, где-нибудь в Суздале или Архангельске, вовсе не плоха и вполне прекрасна: белые сугробы, синие тени, дома, утонувшие в чистом снегу по резные наличники, скрип валенок по проселку, галка на березе, веселые голоса, далеко слышные в морозном воздухе!
«Московская зима» – это прежде всего грязь. Грязь кругом – на тротуарах, на проезжей части, на машинах, на сапогах, на полах пальто, на собачьих лапах. «Московская зима» – это темнота. Темнота с утра до ночи, не помогают никакие фонари и веселые огоньки, которыми украшают столицу к празднику. То есть в том конкретном месте, где огоньки навешаны, еще туда-сюда, только за угол завернешь – тьма, грязь и за углом горит одинокий фонарь. Все куда-то переводили время, все чего-то подсчитывали, как именно им распорядиться, временем, и распорядились так, что темно с утра до ночи.
«Московской зимой» никогда и никуда нельзя ходить, можно только ездить – на метро, на троллейбусе, изредка на машине, но это не для слабонервных. Потратить на дорогу до дома два с половиной часа может себе позволить только индивидуум с очень крепкой нервной системой. Слабакам вроде меня не рекомендуется категорически.
И еще почему-то в памяти таких, как я, то есть тех, кому «за сорок», насмерть засели лыжные прогулки. Послушайте, мы же в школе катались на лыжах в соседнем парке, а по выходным ходили с родителями «в походы», довольно далеко, километров по десять, и собака с нами ходила, и папа тащил небольшой рюкзачок с термосом и теплыми носками, если вдруг промочишь ноги в ручье – нужно было перебраться через ручей, чтобы дойти до леса и «хорошей лыжни»!
Зимой полагается ходить на лыжах!..
Женька, муж, просто замучил меня этими лыжами. Пойдем, и все тут!
Куда?! Куда мы пойдем?! На месте лесочка, где всегда катались, теперь проходит скоростная трасса. Трасса одним концом упирается в ворота предприятия, там летом проходит авиасалон, а другим – в поле. То есть по ней можно скоростным образом ездить от ворот до поля. Деньги были освоены, асфальт положен, фонари воткнуты, но лесочка-то нет, свели! Где кататься?!
Да ладно тебе, найдем. У нас из окна видно речушку. Она, конечно, вся тоже освоена местными жителями и их чадами, то есть завалена мусором, пакетами, бумажками, бутылками, банками из-под пива, но зимой все же замерзает и между пакетами, банками и ошметками проложена лыжня. Если не смотреть по сторонам, а строго под ноги, можно кататься.
Хорошо, а что надевать? У меня ничего нет для лыжных прогулок! У меня и в детстве ничего не было, и я помню эти мучения – под тренировочные штаны обязательно нужно было поднадеть для тепла колготки, но не новые же, новые колготки – жуткий дефицит, а старые, порванные, страшно натирали кожу там, где дырки. И куртки у меня не было подходящей, яркой, спортивной, и приходилось надевать длинную, унылую, и в шапке, связанной бабушкой, всегда было невыносимо жарко, и белый свитер так и остался в мечтах, какой там белый свитер!..
