– Слушаюсь, господин офицер! – щелкнул каблуками связист, что вкупе с его поднятыми над головой руками выглядело очень даже комично.
– Тогда опустите руки и приступайте, – тщетно пытаясь скрыть расползающуюся по лицу улыбку, кивнул на телефон капитан.
И, наблюдая за тем, как пленный немец, которого продолжал бить озноб, заторможено устраивается около своего аппарата, уже по-русски прошептал:
– Как ни крути, а ребятам нужна передышка…
* * *
…Рукопашная схватка завершилась. Уцелевшие в ней гитлеровцы бежали или сдались в плен. А стрелковый батальон РККА прочно закрепился на достигнутом рубеже. Вражеская артиллерия, наконец, умолкла, и над ареной боевых действий воцарилось затишье.
Пока бойцы перевязывали раны и собирали трофеи, капитан Набойченко отправил вперед разведывательный отряд, обнаруживший в близлежащем длинном и извилистом овраге прекрасно оборудованные минометные позиции. Шесть 81-миллиметровых минометов располагались на определенном удалении друг от друга, возле каждого были аккуратно сложены ящики с боеприпасами. Фашисты, видимо, отходили в спешке и не вывели из строя грозное оружие, ранее принесшее много бед красноармейцам.
Распорядившись перетащить все это «хозяйство» в траншею, Геннадий озаботился было установлением связи с КНП, но тут увидел приближающуюся с востока к окопам группу, состоящую из четырех человек: связиста Кости Синицына, разматывающего телефонный провод, бредущего рядом с ним майора Деменева, заметно припадающего на левую ногу, и двоих санитаров, плетущихся в арьергарде.
– Ох, Иваныч, я всегда знал – по врачам ходить ты не любишь, – пробормотал Набойченко, усмехнувшись. – Как говорится, горбатого только… впрочем, не будем о грустных вещах!
Отыскав взглядом среди бойцов двадцатилетнего лейтенанта Юрия Казусева, Геннадий подозвал молодого человека к себе и приказал готовить раненых красноармейцев и захваченных в плен гитлеровцев к отправке в тыл. Затем командир роты сноровисто взобрался на бруствер, отточенным до автоматизма движением руки поправил на голове фуражку и пошел встречать комбата.
* * *
…От сиротливо тлеющей в начищенной до блеска пепельнице сигареты изящно тянулась к потолку извилистая струйка сизого табачного дыма. Однако оберст Шредберг, расположившийся за массивным письменным столом, на котором и стояла пепельница, видимо, уже позабыл, с какой целью совсем недавно он чиркал спичкой по измятому коробку. Все внимание командира полка в настоящий момент было обращено на лейтенанта Хагена, вошедшего в комнату минуту назад и устроившегося на табурете гигантских размеров возле окрашенной светло-зеленой краской стены.
Вид у Гюнтера был далеко не парадный. Перепачканные землей брюки и разорванный в нескольких местах измятый китель, вдобавок лишившийся доброй половины пуговиц, скорее, напоминали лохмотья, нежели форму немецкого офицера. А серые от покрывавшего их толстого слоя пыли сапоги и отсутствие головного убора лишь дополняли эту весьма непривлекательную картину.
Впрочем, то, как выглядит его подчиненный, интересовало сейчас Шредберга меньше всего. Приоткрыв рот и не перебивая, он сосредоточенно слушал доклад лейтенанта, машинально покачивая крупной седой головой. Когда Хаген закончил, командир полка вермахта выбрался из-за стола, жестом остановив Гюнтера, приподнявшегося со своего места, и, сложив руки за спиной, принялся расхаживать взад-вперед по комнате. Прорезавшие выпуклый лоб Шредберга морщины и выражение его лица красноречиво свидетельствовали о напряженной работе мысли. Наконец, очевидно, что-то для себя решив, он прекратил мерить деревянный пол шагами, повернулся к продолжавшему сидеть на табурете лейтенанту и негромким голосом произнес:
– Вы правильно сделали, Хаген, что приняли своевременное решение отступить под натиском русских. Параллельно с атакой на центральном направлении неприятель превосходящими силами смял наши фланги. Располагавшиеся на них подразделения, чтобы избежать полного окружения и разгрома, устремились, а называя вещи своими именами, попросту удрали с поля боя сюда на запасные позиции, правда, сообщив предварительно об этом мне. В данной ситуации штаб полка тоже был вынужден через некоторое время эвакуироваться. Таким образом, еще немного – и ваш батальон, оставшийся наедине с врагом, оказался бы в тисках, в котле со всеми вытекающими последствиями, а так удалось сохранить значительную часть людей. Меня смущает другое – почему Вальтер Зоммер, связист, за минуту до того, как я покинул командный пункт, от имени обер-лейтенанта фон Тиссена доложил, что противник на вашем участке разбит и отброшен? Можете это как-нибудь объяснить?
– Извините, господин оберет, – пожал Гюнтер плечами, – меня рядом с ними не было. Но перед тем как окончательно покинуть окопы, я попытался с горсткой бойцов, несмотря на возникающих отовсюду советских солдат, пробиться к Эриху, в смысле фон Тиссену, однако не смог…
– Почему же? – пристально взглянул в опустошенные глаза лейтенанта Шредберг.
– Я же вам говорил, господин оберет, – мы дрались врукопашную, и нас нещадно теснили. И возле того места, где должен был находиться Эрих, вся траншея к этому времени уже буквально кишела русскими. В общем, я потерял четырех человек за считанные секунды и приказал остальным уходить… – Хаген, прикрыв на мгновение веки, судорожно глотнул. – Что касается судьбы фон Тиссена, то боюсь, что Эрих убит или же взят в плен, а Зоммер разговаривал с вами, сто процентов находясь под прицелом…
– Наверное, вы правы, – задумчиво проговорил Шредберг, растирая пальцами виски. – Наверное, вы правы…
Вернувшись к столу, командир полка раскрыл лежащую на нем коричневую папку, неторопливо просмотрел ее содержимое и, видимо, не обнаружив то, что искал, как-то слишком уж по-стариковски вздохнул.
– Хотел ознакомить вас с приказом, Хаген, – пробормотал он, – но в этой суматохе документ куда-то подевался. Хотя, не важно. Моих слов будет достаточно.
И, поймав на себе вопросительный взгляд подчиненного, пояснил:
– Вам присвоено звание обер-лейтенанта вермахта. Поэтому идите и получите новые погоны.
Только не забудьте обновить в придачу и свой гардероб! Жду вас здесь же через два часа, замените фон Тиссена на совещании! Ступайте, молодой человек, ступайте!
– Есть! – поднявшись с табурета, принял строевую стойку Гюнтер.
Развернувшись через левое плечо, «свежеиспеченный» обер-лейтенант вышел из комнаты. Следуя по пустому длинному коридору здания, в котором, судя по висевшему на стене и чудом сохранившемуся плакату, располагалось до войны правление советского колхоза, и вслушиваясь в гулкое эхо своих шагов, Хаген пытался упорядочить вертевшиеся в голове мысли и найти ответы на некоторые вопросы.
«Что произошло с Эрихом, жив ли он? С какой стати Шредберг в разговоре со мной изображал усталого пожилого человека, каковым на самом деле не является? Зачем командир полка очень спокойно сообщил мне о том, что он и его штаб тоже фактически удрали, передислоцировавшись на шесть с лишним километра западнее? При этом Шредберг ни словом не обмолвился о самом главном: почему, хотя связь работала, он перед своим бегством не предупредил фон Тиссена о фланговом прорыве русских и тем самым оставил батальон на произвол судьбы?» – хмуря брови, спрашивал себя Гюнтер.
