– Мексиканская фасоль, – презрительно произнесла она.
– Ты назвала ее мексиканской фасолью? – спросила я.
– Да, – ответила она. – Внутри – червяк, – Юли добавила, что Бернадет любит «скакать, как козье дерьмо в лодке». Венгерское выражение, объяснила она.
– Юли, стробоскоп, – сказала Бернадет и приняла сидячее положение.
В углу и впрямь на треноге стоял стробоскоп. Юли нажала на кнопку. Бернадет вновь принялась кататься по столу. Бланка рысью бегала кругами под мигающим в пустой дискотеке стробоскопом – словно оживший кадр из немого кино. Потрясающая сцена. Но я понятия не имела, куда эту сцену можно пристроить. Она просто существовала, как меховая шапка партаппаратчика, хозяина которой удалили ретушеры.
* * *
Я отчаянно пыталась ничего не упустить, понять, в чем смысл этой поездки, задним числом заработать право вообще здесь находиться – ведь для участия в программе я даже не подавала заявку, а просто Иван поговорил с Питером, и не исключено, что я пробралась сюда по головам других, более достойных преподавателей английского. Я знала: в Венгрии мне есть еще чему научиться, есть еще что осуществить, – только бы понять, как не разбазаривать время и возможности.
Поздно вечером я села за стол Бернадет под плакатом немецкой группы «Мистер Президент» и записала по пунктам, как я могу потенциально распорядиться оставшимся временем и имеющимися возможностями.
1. Изучать венгерский. (Как именно? Заниматься в этой комнате? Общаться с Юли? Подружиться с цыганами?)
2. Приобрести полезный общечеловеческий опыт (на английском).
3. Понять историю региона («османы», «коммунизм», «Габсбурги»).
4. Изменить жизнь детей? Некоторые (Адам или, возможно, Барбара), похоже, очень хотят изменить свою жизнь.
Я долго разглядывала этот список. Чем дольше я на него смотрела, тем более бессмысленным он мне казался.
По пути в туалет я невольно бросила взгляд в открытую дверь гостевой комнаты (почему так трудно удержаться и не глянуть в открытую дверь, даже если тебе не интересно знать, что внутри?) и увидела там Юлиного отца, он сидел на краю кровати и смотрел олимпийские соревнования по тяжелой атлетике. Тела у штангистов были почти зеленые. Они вибрировали, раздувались и напрягались, словно вот-вот взорвутся.
* * *
В последнюю неделю занятий я помогала детям ставить пьесу. Выбрать пьесу мне не позволили. Это как у Эпиктета: «Помни, что ты – лишь актер в пьесе, природу которой назначает автор». Текст выбирала Тюнде, он назывался «Цыпленок Чикен-Ликен»
[83]. Сюжет был такой же, как в известной мне сказке «Маленький цыпленок». А с фразой «чикен-ликен» мне раньше доводилось сталкиваться лишь в фастфуде «Френдлис», там так назывались куриные палочки. В качестве имени драматического персонажа она звучала гротескно и зловеще. Я предложила заменить «чикена-ликена» на «маленького цыпленка». Но Тюнде отказалась.
– Если там индюшонка зовут Турки-Лурки, то и цыпленку быть Чикен-Ликеном, – отрезала она.
* * *
Индюшонка Турки-Лурки, утенка Даки-Кряки и гусенка Гуси-Луси играли три самых крупных мальчика в классе. Поднимая плечи для имитации крыльев, они в картонных масках с клювами вереницей топали по сцене, напоминая ряд тотемных столбов.
– А вот и он, – произнес Рассказчик. – Самый глупый цыпленок на свете.
Диалоги в пьесе особого мастерства не требовали, поэтому я попросила продвинутых учеников придумать монологи и рассказать о своих мыслях.
Турки-Лурки поведал, что случится, если упадет небо.
– Космоса не станет, – говорил он. – Небо будет лежать на земле, как книга на столе. Я не знаю, кто у нас король и что это за король, но нам надо его найти.
Бернадет играла лису Фокси-Хитрокси.
– Мне всё время хочется есть, – говорила она. – Я еще никогда-никогда не была сыта. Еда важнее дружбы, – она сообщила, что терпеть не может трусость и глупость. И ей не жаль тех, кто не умен, не храбр и не силен.
* * *
В нашу последнюю субботу вся группа американских преподавателей собралась вместе с учениками в Фельдебрё, где каждый класс должен был сыграть свою пьесу. Ученики Дэниела подготовили «Ромео и Джульетту» в стиле вестерн – с перестрелками и ковбойскими шляпами. Текст, бутафория, костюмы – всё было куда изысканнее, чем у нас, и я волновалась, как бы мои ученики не пали духом. Но когда я увидела, как наши мальчишки дружным строем выходят на сцену в птичьих костюмах, со своими репликами и своей хулиганистой энергией, я поняла, что всё отлично, и преисполнилась любовью и гордостью.
* * *
Мой последний вечер отмечали в школе. Пришли ученики с родителями и учителя. Роза сказала, что не придет, но всё равно пришла – с маленькими бантиками в волосах. Она подарила мне две салфетки с фестонами, украшенные ее собственной вышивкой – лиловые розы и лиловые надписи: «Дорогой Селин» на одной и «От незабвенной Розы» на другой. Юли презентовала кактус с игрушечными глазами, а директор вручил мне разные подарки от школы, в том числе кожаную застежку для волос и миниатюрную декоративную туфельку.
Повар Вильмош в белом колпаке тоже там был. Он приготовил чудесный суп, фрикадельки, пирожки с яблоками и пунш. Когда я пошла в туалет, он направился за мной, приблизился, пошатываясь, попытался обнять меня за талию, и я заметила, что он очень пьян. Я не испугалась.
– Ты прекрасный повар, – сказала я, положив руку ему на плечо и высвобождаясь. Дальше он за мной не последовал, а побрел по коридору назад.
Солнце садилось, окрашивая розовый фасад школы в пылающий жидко-красный цвет. Край неба был закрыт собирающимися грозовыми тучами. В золотистом свете блестели подсолнухи, с тончайшей четкостью выделяясь на фоне чернеющих туч. Кто-то сложил костер. Маргит протянула мне спичку. Все взялись за руки вокруг костра и запели про прекрасные синие глаза. Когда дошли до строчки про черные глаза, Маргит – черноглазая, как и я – взяла меня за руку и запела с удвоенной энергией.
Когда стемнело, Адам вынес на улицу магнитофон, и начались танцы. Вновь появился Вильмош – в этот раз без колпака. Когда заиграла медленная песня, все разбились на пары, а меня пригласил Гуси-Луси. Он обхватил мою талию, я положила руки ему на плечи. Раньше я его почти не замечала – он вел себя тихо и по английскому успевал так себе, – но сейчас я заметила, что он выше меня и у него светло-карие глаза. Он произнес пару английских фраз. Из тех, которым я их учила.
* * *
В полвосьмого утра мы с Юли и Бернадет пошли на станцию. Они всё время твердили, чтобы я не уснула, а иначе окажусь в Праге. Матери снабдили меня провизией в дорогу – персики, пакет желтых слив, килограмм печенья и шесть шоколадок с ромом. На платформе я услышала свое имя, обернулась и увидела, как ко мне несется Нора, а за ней следом – Маргит и Фери. Маргит вручила мне пластиковый пакет. Мы все многократно обнялись. В поле зрения показался поезд, с грохотом приближаясь и неся с собой присущее всем прибывающим поездам чувство полноты жизни. И тут появился Дьюла, он несся через пустырь, размахивая руками. Он как раз успел добежать, чтобы погрузить в поезд мой чемодан. «До свидания, Селин!» – кричали все. «До свидания!» – крикнула я в ответ, и двери закрылись.
