– Как сербы в Боснии? – спросила Светлана.
– Причем здесь это вообще?
– Странно, что ты говоришь о турках. Можно подумать, быть сербом сегодня – это круче всего.
– Нет никакой разницы – быть сербом или еще кем-то. Я не устраиваю этнических чисток. Лично я желаю боснийцам только добра. И туркам тоже. Я просто поделилась воспоминаниями из своего счастливого детства, к чему эти вечные политические споры? Хватит быть серьезными. – Она резко повернулась ко мне. – Ты не эпилируешь брови воском? Или ты наверняка пользуешься пинцетом. Нет? Они у тебя такой интересной формы. И не скажешь, что от природы. Разумеется, тебе не нужно ничего делать с бровями. Вот только тут слегка подправить, но это не критично. Не то, что Светлана, которая вообще ничего не желает делать со своими бровями, и из-за них у нее сердитый вид.
– Это потому, что я сердита. И брови здесь ни при чем.
– Да, знаю, дорогая, ты всё время так говоришь. Но из-за них ты как бы глядишь исподлобья, словно угрюмый мальчишка. Ты могла бы стать куда привлекательнее. Как ты думаешь, Селин?
Я понимала, о чем речь, она имела в виду выражение, которое появляется у Светланы, если смотреть на нее под определенным углом, когда она опускает взгляд, и этот ее вид был мне дорог.
– Мне нравятся брови Светланы, – сказала я.
– Ах! – вздохнула она. – Вы, девочки, еще такие молоденькие.
– Я не чувствую себя молоденькой, – сказала Светлана. – Сегодня я постарела на тысячу лет. Селин, ты даже представить не можешь, какой был сегодня утомительный день. Мы с семи утра бесконечно спорим о том, как Саша просрала мое детство.
– Да нет, дорогая, мы не спорили, ведь я же полностью с тобой согласна. Я была чудовищем. Монстром. Но что толку зацикливаться на этом сегодня? Какая разница? Сейчас мы можем идти дальше. Разве я неправа?
Светлана ничего не ответила, но было чуть ли не слышно, как она закипает, словно кокосовое молоко в горшочке.
– Ты получилась великолепной, – сказала я и опустила ладонь на ее руку. – Ты просто взгляни на себя!
– Без толку! – воскликнула Светланина мать, постукивая кольцом по столу. – Даже будь она и впрямь чудовищем, нам просто пришлось бы иметь дело с тем, что есть. А спорить – без толку.
Весна
В первый день семестра мы проходили неправильные русские существительные: они внешне похожи на существительные женского рода, но при склонении требуют мужских окончаний. Это были хорошие слова: календарь, словарь, портфель, медведь. Иван опоздал и сел прямо позади меня. В его физическом присутствии с трудом верилось, что это он писал мне все те письма.
Поскольку мы сидели почти рядом, нас назначили парой в упражнении на творительный падеж. Надо было расспросить напарника, кем он хочет «стать» после университета. Ответ в любом случае получался существительным в творительном падеже. Я сказала, что хочу стать писателем.
– Что ты будешь писать? Рассказы, эссе, стихи?
– Нет, романы.
– Интересно, – сказал Иван. – Мне кажется, ты можешь написать хороший роман.
– Спасибо, – ответила я. – Мне кажется, ты можешь стать хорошим математиком.
– Правда? Откуда ты знаешь?
– Я не знаю. Просто вежливо отвечаю.
– А, понятно.
Казалось, говорить больше не о чем. Я оглядела класс. Все продолжали корпеть, словно тюлени, над своими диалогами.
– Где ты хочешь жить после университета? – спросила я, хотя этого не было в задании, и ответ не подразумевал творительного падежа.
– После университета? – он показал на пол. – Этого, Гарвардского?
– После университета. Этого, Гарвардского.
– Я хочу жить в Беркли.
Я попыталась вспомнить, что такое Беркли.
– Это… в Калифорнии?
Иван кивнул.
– Я хочу закончить магистратуру в Беркли, в Калифорнии.
Я никогда не бывала в Калифорнии и даже не думала о ней.
Варвара раздала последнюю порцию «Нины в Сибири». Там использовались все шесть падежей. Мы с Иваном вместе пошли по лестнице.
– Что ты будешь делать сейчас? – спросил он. Звучало экзистенциально.
– Не знаю, – ответила я, пытаясь не отставать.
Он замедлил шаг.
– Идешь на уроки?
– Нет, у меня окно, – сказала я. – А ты что будешь делать?
Он долю секунды поколебался.
– А я иду на занятия.
– А-а.
– Но мне очень не хочется.
Так не ходи, чуть не сказала я. Он подержал передо мной дверь, тяжелую несгораемую дверь. Мне не нравилось идти впереди него. Мне не нравилось, когда он исчезал из моего поля зрения, и не нравилось, что он смотрит мне в спину. Я прошла через дверь. Мы попрощались, и я отправилась в студенческий центр, где взяла кофе и села читать про Нину.
Затмение
Той весной случилось солнечное затмение. Нина с Леонидом поехали на конференцию в Улан-Удэ, город в восточносибирской Бурятской Республике, – считалось, что там это затмение будет видно лучше всего.
Презентация Нины прошла очень успешно. Все согласились, что это – «последнее слово в физике». Потом был большой ужин. Физики допоздна ели осетрину, пили водку, болтали и рассказывали анекдоты.
– Добрый вечер, – поздоровался незнакомец. Нина и Леонид обернулись и увидели… шамана. – Всего за два рубля я предскажу вашу судьбу, – продолжал шаман.
Леонид дал шаману два рубля. Тот долго разглядывал Нинину ладонь.
– У вас начинается новая жизнь, – наконец произнес он. – Мне кажется, вы скоро выйдете замуж.
Леонид дал шаману еще пять рублей.
На следующее утро Нина проснулась на заре и надела свои самые теплые вещи. Она взяла меховую шапку, подаренную в «Сибирской искре». Вместе с Леонидом они отправились на смотровую площадку. Там собралось много физиков.
Вдруг Нина услышала знакомый голос.
– Нина!
Она обернулась и увидела Ивана.
– Нина, – сказал Иван. – Поздравляю тебя с вчерашней блестящей презентацией. Как я рад тебя видеть! Расскажи, как ты живешь?
– Иван! – ответила Нина. – Я живу хорошо.
– Привет, Иван, – сказал Леонид.
– Привет, Леонид, – сказал Иван.
Все трое студентов замолчали.
– Нина. Леонид. Слушайте, – произнес, наконец, Иван. – Я хочу, чтобы вы узнали правду обо мне. В Москве Нина была моим другом, и мне казалось, я люблю ее. Но прошлым летом я встретил Галину и влюбился. Галина жила в Сибири и собиралась замуж за Леонида. Я жил в Москве и собирался жениться на Нине. Мы с Галиной решили просто забыть друг о друге. Но потом я получил письмо от дяди. Он пригласил меня работать в свою новосибирскую лабораторию. И тогда я понял: это – судьба.
