– Я вас услышала, – произнесла я и повесила трубку. В ту же секунду телефон опять зазвонил.
– Что? – сказала я.
– Селин? – это была мать.
– О, прости, – ответила я. – Я думала, ты звонишь, чтобы я проголосовала за тебя на выборах в Комитет студенческих инициатив.
– Нет, дорогуша, я не хочу быть членом Комитета студенческих инициатив. Я просто думала о тебе. Мне было интересно – как твои экзамены и как у тебя дела с венгерским другом?
Я пересказала ей сокращенную версию вчерашних событий.
– Думаю, мы больше не будем общаться, – заключила я.
– А что ты будешь делать, когда он позвонит?
– Он не позвонит.
– Еще как позвонит! Бабники всегда звонят снова. Это их лучшая черта.
Я ничего не сказала. Бабники?
– Рано или поздно тебе придется снова с ним говорить, и я бы на твоем месте продумала заранее, какую позицию занять. В смысле, давай подумаем, почему он это допустил. Вероятно, просто хотел тебя помучить.
– Помучить?
– Он хотел доказательств, что ты к нему неравнодушна.
– Но они у него и без того есть.
– Ну, возможно, тебе следует ему подыграть, показать свое огорчение и посмотреть, что будет.
Я попыталась проглотить комок в горле. В трубке послышались какие-то звуки на заднем плане. Захлопнулся металлический выдвижной ящик. «Да, ты абсолютно права, – говорила кому-то мать. – Буду через минуту».
– Извини, дорогая, – продолжила она, – в лабораторию пришел один человек, мне с ним надо побеседовать. Я позвоню завтра. Если тебя не застану, позвони сама.
– Ладно.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Хорошо. И не позволяй таким вещам снижать градус веселья. Вспомни о Тамерлане.
Когда мать была ребенком, мой дед утешал ее, напоминая, что их род, возможно, восходит к Тамерлану.
– Ладно, – сказала я, хотя мне ни разу не доводилось видеть, чтобы Тамерлан хоть как-то кому-то помог.
– Помни, у тебя самая прекрасная душа и самый прекрасный рассудок, и что бы ты ни делала, ты всегда поступаешь правильно. Пока, дорогая. Не забывай про фрукты.
* * *
Зазвонил телефон. А вдруг это Иван, и мне сейчас придется ему подыгрывать, выдавая свое огорчение?
– Алло?
– Привет, – сказала Лакшми. – Что делаешь вечером?
В бостонском клубе на дне рождения какого-то парня из хедж-фонда будет диджеить Нур. Это звучало ужасно, но всё равно лучше, чем сидеть у телефона, притворяясь, будто пишешь работу, и гадая, позвонит ли Иван, а именно это, по всей видимости, приготовил мне мой дурацкий мозг.
– Мне еще нет двадцати одного, – сказала я.
Лакшми ответила, что это – ерунда. В такие места попадать несложно: всё, что для этого нужно, – быть привлекательно одетой девушкой.
– Ясно, – сказала я.
– В чем проблема? – спросила Лакшми. – Ты девушка. И ты можешь привлекательно одеться. Изабель купит мне текилы, соль у меня уже есть. Когда я увижу Нура с другими женщинами, наверняка впаду в уныние, тогда мы выпьем по рюмочке текилы и изольем друг другу душу. Я наконец узнаю все твои секреты!
– Прекрасно, – ответила я, пытаясь понять, при чем тут соль.
Повесив трубку, я пару минут разглядывала Эйнштейна и выжидала, не зазвонит ли телефон. Он не звонил. Я перечитала последнее написанное предложение. Оно вышло несколько туманным. Как бы мне капитализировать эту туманность, чтобы работа вышла подлиннéе?
«Иными словами…» – набрала я.
Но предложения о действии в голову не лезли, и я поймала себя на мыслях о Юнис – мне было интересно, что она изучает, сколько ей лет, выпускница ли она, как Иван, едет ли она в Калифорнию. Я свернула текстовый редактор, открыла браузер и в поиске по университетскому справочнику набрала имя «Юнис». Их оказалось одиннадцать. И все одиннадцать Юнис, похоже, знали, как испортить мне настроение.
* * *
Лакшми была в черном топике на бретельках, в кожаной юбке и на шпильках. Ее глянцевитые губы и подведенные глаза блестели ярко и влажно. Просто красавица.
У ворот мы долго ждали Изабель, лучшую подругу Нура; она, как я поняла, приехала из Франции и отличалась суперпривлекательностью, умом, утонченностью, оставаясь при этом очень милой и заботливой. Когда Изабель, наконец, появилась, она оказалась младше, чем я представляла, на ней был пушистый белый кардиган. Текилу она принести не смогла.
– Я чувствую себя так ужасно, – произнесла она с французским акцентом.
– Ничего страшного, – сказала Лакшми. Они поцеловались. Изабель поймала такси и отправилась на открытие галереи подруги своей матери. Пока мы шли к метро, Лакшми с тоской говорила о кардигане Изабель и о том, какая та умная, и насколько непринужденно удается ей удерживаться на тонкой грани между сексуальностью и кротостью. У входа на станцию бородатый самоироничный человек распевал фолк. Я заметила среди слушателей Ивана и Юнис. Иван держал в руках мотоциклетный шлем, а Юнис – велосипедный. Казалось, они полностью поглощены пением. В конце песни они и хлопать не стали, и с места не сдвинулись.
– Ну что, – сказала Лакшми на платформе. – Как там твой таинственный мужчина?
– Мы на самом деле только что мимо него прошли, – ответила я. – Он был со своей девушкой.
– Что? Где?
– На улице. Они слушали парня с гитарой.
Лакшми хотела броситься наверх и посмотреть, но тогда пришлось бы покупать еще один жетон, а карманных денег у нее вечно не хватало.
– Просто не верится, что он там был, – повторяла она. – Не верится, что он вообще существует. Ты никогда ничего про него не рассказываешь.
Она постоянно меня расспрашивала об Иване, но я не знала, что отвечать: насколько он привлекателен? насколько умен? хорошо ли одевается? на какого актера похож?
– Он очень высокий.
– Потрясающее описание – из уст литератора.
Я сказала, что никого из актеров он мне не напоминает.
– Разве не потому нам нравится другой человек? Потому что он по-своему…
– …уникален, – в один голос со мной произнесла Лакшми. Это была одна из ее манер – она угадывала, что ты хочешь сказать, и говорила эти слова хором с тобой. Но это не означало, что она согласна. – Нет, не думаю, – сказала она. – Мне кажется, он должен соответствовать тому или иному типажу. Любовь с первого взгляда возможна только потому, что ты распознаешь типаж. Ты этого человека уже ищешь. Типа, он – твой отец, твой школьный учитель. Он – некто, кого ты знала.
На станцию, громыхая, прибыл поезд, но оказалось, что он едет в другую сторону.
