Не удивительно, что Леонардо тоже высказался за то, чтобы спрятать «Давида» в аркаде лоджии. Когда ему предоставили слово, он сказал: «Я согласен с тем, что лучшим местом будет лоджия, как предложил Джулиано, но только ближе к парапету, где вывешивают ковры». Он явно предпочел бы, чтобы статуя Микеланджело стояла в малоприметном месте
[652].
98. Набросок из тетради Леонардо, изображающий «Давида» Микеланджело.
А затем Леонардо высказал еще одно неожиданное пожелание. Он заметил, что статую следует снабдить «пристойным украшением [chon ornamento decente]». Понятно, что он имел в виду. Микеланджело изваял Давида беззастенчиво нагим, с открытыми взору гениталиями и рельефными лобковыми волосами. Леонардо предложил приделать к статуе пристойное украшение, «дабы ее вид не портил торжественные городские церемонии». Примерно в ту же пору он набросал у себя в тетради небольшой эскиз, схематично изображающий «Давида» Микеланджело (илл. 98). Присмотритесь внимательно, и вы увидите, что именно он предлагал: гениталии Давида целомудренно прикрыты чем-то похожим на бронзовый фиговый лист
[653].
Обычно Леонардо относился к наготе без ханжеской стыдливости. И в «Витрувианском человеке», и в портретах Салаи он весело рисовал обнаженных мужчин, а в своих записях однажды обронил замечание о том, что половой член следовало бы не прятать, а без стыда показывать. Действительно, в рисунке охрой и тушью, который он сделал в 1504 году — приблизительно в ту пору, когда велись споры о том, куда же поставить необычную статую, — он придал обнаженной фигуре тяжеловатое лицо, в котором весьма странным образом слились черты Салаи (в то время 24-летнего) и мускулистая физиономия Давида Микеланджело (илл. 31)
[654]. Еще он сделал наброски мускулистой обнаженной фигуры Геркулеса, спереди и сзади; возможно, это были эскизы к статуе, которую Леонардо надеялся со временем изваять — в противовес «Давиду»
[655]. И все же в мускулистой, навязчивой мужской наготе, какой показал ее Микеланджело, было нечто такое, что явно не понравилось Леонардо.
В споре вокруг места, куда поставить статую, победил Микеланджело. «Давида» бережно выкатили из мастерской и в течение четырех дней медленно катили ко входу во дворец Синьории. Там он и простоял до 1873 года, после чего его убрали в Галерею Академии, а в 1910 году на прежнем месте, перед дворцом, который уже давно назывался Палаццо-Веккьо, водрузили его точную копию. Однако победил и Леонардо, посоветовавший прикрыть статую «пристойным украшением». Поверх гениталий Давида водрузили позолоченную гирлянду из латуни и 28 медных листиков. В этом наряде Давид простоял не меньше сорока лет
[656].
Соревнование
Как только статую Давида поставили на самом видном месте на главной городской площади Флоренции, Микеланджело поручили написать батальную сцену напротив той стены, которую уже расписывал Леонардо. Давая этот заказ, Синьория и ее глава Содерини прекрасно сознавали, что тем самым устраивают состязание между двумя соперниками, двумя величайшими художниками. В разных свидетельствах того времени прямо употребляется это слово: concorrenza — соперничество, состязание. Много лет спустя, на похоронах Содерини, в надгробной речи прозвучала такая похвала: «Дабы устроить состязание с Леонардо, он отдал Микеланджело другую стену, и Микеланджело, вступив в соревнование, начал ее расписывать». Близкий современник, художник и сочинитель Бенвенуто Челлини, хвалебно отзываясь о картоне Микеланджело, заметил: «Делал он его в соревновании с другим, который делал такой же, с Леонардо да Винчи»
[657]. То же слово встречаем мы у Вазари: «Случилось так, что, когда Леонардо да Винчи, живописец редчайший, расписывал… Большую залу Совета, Пьер Содерини, занимавший в то время должность гонфалоньера, видя великий талант Микеланджело, заказал ему расписать другую часть той же залы, что и стало причиной его соревнования с Леонардо, в которое он вступил, взявшись за роспись другой стены».
99. Копия с «Битвы при Кашине» Микеланджело.
Микеланджело поручили изобразить другую военную победу Флоренции — одержанную над Пизой в битве при Кашине в 1364 году. Подобно Леонардо, он так и не закончил эту картину, и нам она известна тоже только по копиям созданного им полномасштабного картона, в том числе по копии, выполненной учеником Микеланджело Бастьяно да Сангалло (илл. 99).
Если Леонардо сосредоточился на одном ключевом эпизоде сражения, а именно на борьбе за боевое знамя, то Микеланджело предпочел, мягко говоря, второстепенный эпизод с участием почти двух десятков мускулистых обнаженных мужчин. Он изобразил тот момент, когда флорентийские солдаты, купавшиеся в Арно и вдруг услышавшие тревогу, которая извещала о нападении врага, выскочили на берег и схватились за одежду. Такой редкостный эпизод военной истории, в центре которого оказались мокрые обнаженные мужчины, как нельзя лучше подходил для Микеланджело: ведь он никогда не бывал на войне и не видел сражений, зато его неудержимо влекло к обнаженным мужским телам. «Во всех своих произведениях Микеланджело тянулся к обнаженной натуре, — писал Джонатан Джонс. — Здесь же эта тяга достигла пика — и привлекла внимание к его наваждению, выставила напоказ его страсть… Если кто-то до тех пор не замечал, что молодой Микеланджело с упоением любуется мужской наготой, то сейчас не заметить это было просто невозможно»
[658].
