Когда предоставленные Леонардо три месяца почти истекли, стало ясно: в ближайшее время возвращаться во Флоренцию он не собирается. Чтобы упредить действия флорентийских властей, которые неизбежно конфисковали бы деньги с банковского счета Леонардо, он попросил своих французских покровителей вступиться за него, и последовал продолжительный и довольно курьезный обмен дипломатическими депешами. В августе 1506 года Шарль д’Амбуаз, французский наместник Милана, направил флорентийской Синьории два письма: одно — вежливое, а другое — более резкое. Там говорилось, что, «несмотря на все ранее данные обещания», Леонардо нуждается в продлении предоставленного ему флорентийцами отпуска, так как не успел завершить все работы, какие желал получить от него король. Флорентийские правители ответили, что согласны подождать, но намекнули, что ждут Леонардо к концу сентября.
Неудивительно, что они его не дождались, и в начале октября у гонфалоньера Синьории Пьеро Содерини лопнуло терпение. Его гневное письмо, в котором он упрекал Леонардо в отсутствии чести, ставило под угрозу добрые отношения между Флоренцией и Миланом. «Леонардо недостойно повел себя по отношению к Республике, ибо взял из казны крупную сумму денег, а сам лишь приступил к большой работе, которую ему поручили исполнить, — писал Содерини. — Мы не желаем получать больше никаких просьб и отговорок, ибо доверенная ему работа должна послужить во благо всех наших граждан, а если мы освободим его от обязательств, то сами пренебрежем своим государственным долгом»
[678].
Но Леонардо остался в Милане. Шарль д’Амбуаз прислал ответное письмо, в котором в самых вежливых и цветистых выражениях сделал флорентийцам внушение. Он дал им понять (ничуть не солгав), что в Милане Леонардо очень любят, тем самым намекая на то, что во Флоренции его таланты, особенно инженерные умения, напротив, ценят недостаточно. «Мы, среди прочих, полюбили его прежде, чем увидели, а ныне, узнав его и проведя в его обществе много времени, лично убедились в его многочисленных дарованиях. И воистину, мы видим, что его имя, прославленное в живописи, пребывает в относительной безвестности, если говорить о других отраслях знания, в коих достиг он высот небывалых». Далее, согласившись с тем, что Леонардо волен вернуться во Флоренцию, если сам того пожелает, Шарль д’Амбуаз бросал упрек, замаскированный под лукавый совет флорентийцам, говоря, что им следовало бы лучше относиться к своему соотечественнику: «Если только пристало давать человеку такого таланта рекомендацию для его сограждан, мы рекомендуем вам его от всей души и заверяем вас, что если вы поспешествуете его благосостоянию и процветанию или окажете ему все почести, которых он по праву заслуживает, то доставите нам, как и ему, величайшее удовольствие, и мы будем весьма вам признательны»
[679].
И тут в дело вмешался лично французский король, находившийся в то время вместе со своим двором в Блуа и уже назначивший Леонардо своим «официальным живописцем и инженером» (nostre peintre et ingeneur ordinaire). Людовик вызвал к себе флорентийского посланника и твердо сообщил о своем желании, чтобы Леонардо остался в Милане и дождался там приезда Его королевского величества. «Ваша Синьория должна оказать мне услугу, — заявил он послу. — Он превосходный мастер, и я хочу, чтобы он написал для меня несколько картин, небольших мадонн и еще что-нибудь, чего мне пожелается. А может быть, я попрошу его написать мой портрет». Правители Флоренции поняли, что ничего не поделаешь — придется пойти навстречу могущественному покровителю. И Синьория ответила: «[Для Флоренции] нет большего удовольствия, чем покориться желаниям короля… Не только названный Леонардо, но и все наши граждане — к услугам Его Величества, в согласии с его желаниями и требованиями»
[680].
Поэтому Леонардо все еще оставался в Милане в мае 1507 года, когда туда с торжественным визитом прибыл Людовик, по дороге успешно подавивший мятеж в Генуе. Королевскую процессию возглавляли триста воинов в доспехах и «триумфальная колесница, которая везла фигуры главных добродетелей и бога Марса, в одной руке державшего стрелу, а в другой — пальму»
[681].
В честь приезда короля несколько дней продолжались празднества и представления, и Леонардо, конечно же, помогал их готовить. На площади состоялся рыцарский турнир, а на костюмированном балу присутствовала Изабелла д’Эсте, так и не дождавшаяся своего портрета кисти Леонардо
[682]. После избавления от Савонаролы Флорентийская республика все еще остерегалась устраивать пышные празднества, а Милан предавался им с безоглядной радостью, за что, в числе прочего, Леонардо и любил этот город.
Франческо Мельци
101. Франческо Мельци, портрет работы Джованни Больтраффио.
В 1507 году, находясь в Милане, Леонардо встретился с 14-летним юношей по имени Франческо Мельци (илл. 101). Он был сыном видного дворянина, который служил капитаном миланского ополчения, а позже стал гражданским инженером и руководил строительством новых городских укреплений, что очень интересовало Леонардо. Семейство Мельци жило на большой вилле в городке Ваприо, у реки, с видом на Милан, и Леонардо часто и подолгу гостил там, чувствуя себя в семье друзей как дома
[683].
Леонардо уже исполнилось 55 лет, а у него не было сына и наследника. Юный Франческо, миловидностью походивший на Салаи, хотел стать художником и обладал некоторым талантом. Леонардо фактически усыновил мальчика с позволения его отца — или путем неофициального соглашения, или даже подписав законный договор — с тем, чтобы Леонардо мог сослаться на него спустя десять лет, составляя завещание. Так Леонардо сделался для юного Мельци одновременно законным опекуном, крестным и приемным отцом, учителем и работодателем. Хотя подобное решение сегодня может показаться странным, надо понимать, что родителей Мельци оно вполне устраивало: ведь их сын становился учеником, наследником и личным секретарем обаятельного человека, близкого друга семьи, который к тому же являлся самым изобретательным и оригинальным художником своего времени. В дальнейшем Леонардо поддерживал тесные отношения со всем семейством Мельци и даже помогал им в перестройке виллы.
