Леонардо всегда внимательно и пристально наблюдал за движением, причем эта наблюдательность распространялась и на являвшиеся ему фантастические видения. Рисунки, изображающие потоп, навеяны теми бурями, которые он видел своими глазами и описывал у себя в тетрадях, но одновременно это порождения лихорадочного, неистового воображения. Леонардо всегда искусно размывал линии, а в рисунках с образами потопа он размыл границу между реальностью и фантазией.
Для описания своих замыслов Леонардо любил использовать не только рисунки, но и слова. Особенно это относится к теме потопа. Раздел, озаглавленный «Потоп и его изображение в живописи», состоит из трех весьма длинных фрагментов и содержит больше двух тысяч слов. Эти записи предназначались в основном для задуманного трактата о живописи. Леонардо писал так, словно обращался к самому себе и к ученикам:
Виден был темный и туманный воздух, осаждаемый бегом различных ветров, окутанных непрерывным дождем и смешанных с градом; то туда, то сюда несли они бесчисленные ветви разодранных деревьев, смешанных с бесчисленными листьями. Вокруг видны были вековые деревья, вырванные с корнем и разодранные яростью ветров. Видны были обвалы гор, уже подкопанных течением рек, как они обваливаются в эти же реки и запирают их долины; эти взбухшие реки заливали и затопляли многочисленные земли с народами. Ты мог бы также видеть, как на вершинах многих гор теснятся много разнообразных видов животных, напуганных и, наконец, теснящихся, как ручные, в обществе беглецов — мужчин и женщин с их детьми.
Это описание продолжается и занимает еще две плотно исписанные тетрадные страницы, но вскоре становится очевидно: Леонардо уже не рассказывает ученикам, как нужно изображать потоп. Он уже пришел в исступление и описывает привидевшееся ему апокалиптическое светопреставление и чувства людей, гибнущих во всемирном потопе. Не исключено, что какие-то из описанных сцен предназначались для чтения королю, а иллюстрациями к рассказу должны были послужить рисунки. Какой бы цели ни служили эти картины, они дают представление о самых мрачных фантазиях Леонардо:
Другие с движениями отчаяния лишали себя жизни, отчаиваясь перенести такое горе: одни из них бросались с высоких скал, другие сжимали горло собственными руками, иные брали собственных детей и с великой быстротой убивали их всех, иные собственным оружием наносили себе раны и убивали самих себя, иные, бросаясь на колени, поручали себя Богу. О, сколько матерей оплакивало своих утонувших детей, держа их на коленях, поднимая распростертые руки к небу, и голосами, состоящими из разных завываний, поносили гнев богов; иные со стиснутыми руками и переплетенными пальцами кусали их и кровавыми укусами их пожирали, склонившись грудью к коленям от огромной и непереносимой боли
[878].
К этим мрачнейшим фантазиям примешиваются очень точные замечания о том, как ведет себя вода, образуя бурные потоки и завихрения: «Вздувшаяся же вода пусть движется, кружась, по озеру, которое запирает ее в себя, и в обратных водоворотах ударяется о различные предметы». И даже среди самых удручающих описаний вдруг встречаются характерные научные указания. «И если громадные тяжести огромных обвалов больших гор или иных высоких зданий при своем разрушении ударят по большим озерам воды, тогда большое количество воды поднимется на воздух; движение ее будет происходить обратно тому движению, которое было у ударившего воду, то есть угол отражения станет таким же, как и угол падения»
[879].
Рисунки, изображающие потоп, вызывают в памяти рассказ о потопе из Книги Бытия. К этому сюжету обращался Микеланджело и многие другие художники разных эпох, но Леонардо нигде ни словом не упоминает Ноя. Он имел в виду не просто библейское предание, и в описанной им грозной картине вдруг мелькают античные боги: «Посреди воды явится Нептун с трезубцем, и пусть Эол с его ветрами покажется над деревьями, вывороченными с корнями, ввергнутыми в воду и кружащимися в огромных волнах»
[880]. Леонардо черпал свои образы из «Энеиды» Вергилия, «Метаморфоз» Овидия и VI книги поэмы Лукреция «О природе вещей», где описывалось буйство природных стихий. А еще эти рисунки с текстом напоминают о рассказе, сочиненном Леонардо в Милане в 1490-х годах и якобы адресованном «Диодарию Сирии». В этой истории, разыгранной при дворе Лодовико Моро, Леонардо ярко описывал стихийные бедствия: «В придачу ко всему, с небес внезапно хлынул дождь, или, вернее сказать, губительный ливень из воды, песка, грязи и камней, перемешанных с корнями, сучьями и ветками деревьев. И все это носилось по воздуху и падало на нас»
[881].
В рисунках и описаниях потопа Леонардо не только не показывает, что это буйство вызвано гневом Божьим, но и вообще о нем не упоминает. Напротив, он явно выказывал убежденность в том, что хаос и разрушение — естественная часть дикой природной силы, присущая ей изначально. И потому психологическое воздействие его слов оказывается гораздо сильнее и мучительнее, чем если бы он описывал кару, посланную разгневанным Богом. Он просто делился собственными чувствами — и тем легче они передаются нам. Созданные им образы потопа, галлюцинаторные и гипнотические, стали тревожной концовкой для целой вереницы срисованных у природы картин, которая началась с наброска безмятежного Арно, протекавшего мимо родного городка Леонардо.
Конец
143. Задача о площадях прямоугольных треугольников, заканчивающаяся фразой «суп остывает».
На своей, возможно, последней в жизни тетрадной странице Леонардо нарисовал четыре прямоугольных треугольника с основаниями разной длины (илл. 143). Внутри каждого он поместил по прямоугольнику, а оставшиеся части фигур заштриховал. Посередине страницы он начертил схему с отсеками, обозначив их буквами, относившимися к каждому из прямоугольников, а ниже описал задачу, которую пытался здесь решить. Леонардо, по своей многолетней привычке, прибегал к геометрическим рисункам, чтобы лучше разобраться в преобразовании фигур. Если точнее, он пытался понять принцип, позволяющий трансформировать прямоугольный треугольник, меняя длину его катетов, но при этом сохраняя прежнюю площадь. К этой задаче, сформулированной еще Евклидом, Леонардо возвращался много раз в течение многих лет. Казалось бы, теперь, когда ему исполнилось 67 лет и здоровье его заметно ухудшилось, можно было уже махнуть на эту задачу рукой. Так сделал бы любой — кроме Леонардо.
