25. Колокол, управляемый при помощи клавиш.
Его музыкальные изобретения рождались из интереса к инженерному делу и из страсти к сценическим представлениям. Он придумывал новые способы контролировать колебания, а значит, и высоту и тональность звуков, производимых колоколами, барабанами или струнами. Например, на одной странице записных книжек он нарисовал механический ударный инструмент (илл. 25), который состоял из неподвижного металлического колокола, двух молоточков, стоящих сбоку от него, и четырех глушителей на рычагах, которыми можно было управлять при помощи клавиш, чтобы они касались колокола в разных местах. Леонардо знал, что разные участки колокола — в зависимости от формы и толщины металла — издают звуки разных тонов. Используя одновременно до четырех глушителей в разных сочетаниях, можно было превратить колокол в клавишный инструмент, существенно расширив его высотный диапазон. «От ударов молотков он будет менять тона, как это делает орган», — писал Леонардо
[214].
Пробовал он создавать и инструменты барабанного типа с разными тонами. На одних его эскизах показано, что кожу на барабаны можно натягивать по-разному, добиваясь разных степеней натяжения. В других случаях он предлагал использовать рычаги и винты, чтобы менять силу натяжения барабанной кожи во время игры
[215]. Еще он нарисовал малый барабан с длинным цилиндром, в котором были проделаны отверстия, как у флейты. «Если прикрывать разные отверстия, ударяя по коже, то можно получать тона разной высоты», — пояснял Леонардо
[216]. Другой метод был еще проще: поместив рядом двенадцать чаш литавр разной величины, он разработал клавиатуру, позволявшую ударять по каждой чаше механическим молотком; в итоге получалось нечто среднее между барабанной установкой и клавикордами
[217].
Самым сложным из придуманных Леонардо музыкальных инструментов, который он зарисовал с многочисленными вариациями на десяти разных листах, стала viola organista — гибрид виолончели и органа
[218]. Как у виолончели и скрипки, звук извлекался при помощи смычка, двигавшегося взад и вперед по струнам, только в данном случае смычок двигался механически. В то же время, как и на органе, на этом инструменте можно было играть, нажимая на разные клавиши для извлечения нужных нот. В окончательном и самом сложном виде этот музыкальный гибрид оснащался рядом колес, обмотанных конским волосом, вроде ремня вентилятора в автомобиле; при нажатии какой-нибудь клавиши на клавиатуре соответствующая струна прижималась к вращавшемуся колесу, и трение струны об обод колеса производило звук нужного тона. Можно было играть на многих струнах одновременно и получать аккорды. Тон, извлекаемый при помощи такого «приводного ремня», можно было длить до бесконечности, чего невозможно добиться обычным смычком. Viola organista была блестящим изобретением, в котором Леонардо попытался объединить (что не вполне удается даже сегодня) множество нот и аккордов, какие можно извлечь при помощи клавиатуры, с теми тембрами и оттенками, какие рождает струнный инструмент
[219].
Леонардо, поначалу лишь старавшийся позабавить двор Сфорца, поставил перед собой серьезную задачу: изобрести более совершенные музыкальные инструменты. «Инструменты Леонардо — не просто хитроумные устройства, призванные демонстрировать волшебные фокусы, — говорит Эмануэль Винтерниц, хранитель музыкальных инструментов в музее Метрополитен в Нью-Йорке. — Нет, с их помощью Леонардо систематически ставил перед собой конкретные цели и добивался их»
[220]. Например, он искал новые способы использовать клавиатуру, играть быстрее, увеличивать диапазон доступных тонов и звуков. Занятия музыкой не только принесли ему деньги и открыли путь ко двору, но и помогли ему в более широком смысле. Они позволили ему глубже погрузиться в изучение перкуссии — науки о том, как удар по предмету вызывает колебания, волны и многократные отражения звука, — и заставили задуматься о родстве звуковых и водяных волн.
Аллегорические рисунки
Лодовико Моро любил сложные гербы, замысловатые геральдические знаки и родовые эмблемы, нагруженные метафорическим смыслом. Он коллекционировал нарядные шлемы и щиты, украшенные личной символикой, его придворные придумывали оригинальные орнаменты, превозносившие его доблести, намекавшие на его триумфы и обыгрывавшие его имя. Так возникла серия аллегорических рисунков Леонардо, которые, как мне кажется, предназначались для показа при дворе, где художник сопровождал их демонстрацию устными пояснениями и рассказами. Цель некоторых рисунков состояла в том, чтобы оправдать роль Лодовико — фактического правителя и опекуна своего беспомощного племянника. На одном рисунке изображен молодой петушок (само итальянское слово, обозначающее петушка, — galletto, обыгрывало имя юноши — Галеаццо), на которого нападала целая стая птиц, лисицы и даже двурогий сказочный сатир. Защищают его — и заодно олицетворяют Лодовико — две прекрасные добродетели: Справедливость и Благоразумие. В руках у Справедливости — кисть и змея, геральдические символы роды Сфорца, а Благоразумие держит зеркало
[221].
Хотя аллегорические рисунки, которые делал Леонардо, находясь на службе у Лодовико, прежде всего призваны изображать чужие качества, в некоторых, пожалуй, заметны отголоски его внутреннего смятения. Особенно характерны в этом отношении рисунки с изображением Зависти, числом около дюжины. «Как только рождается Добродетель, тут же в мир является Зависть, чтобы напасть на нее», — написал он рядом с одним наброском. Судя по описанию Зависти, он неоднократно сталкивался с нею, наблюдая ее и в себе самом, и в соперниках: «Эта Зависть изображается с фигой, [поднятой] к небу, — писал Леонардо. — …Победа и истина ее сражают. Делается она так, чтобы из нее исходило много молний, дабы обозначить ее злословие. Делается она худой и высохшей, так как она всегда находится в непрерывном сокрушении, сердце ее делается изгрызенным распухшей змеей»
[222].
