Самый ранний из известных парных профилей такого рода появляется на странице записных книжек, относящейся к 1478 году, когда Леонардо жил еще во Флоренции (илл. 29). У старика длинный заостренный нос, слегка загнутый книзу, и преувеличенно выступающий подбородок, наползающий на верхнюю губу. Иными словами, это «щелкунчик», которого так часто рисовал Леонардо. Волнистые волосы намекают на то, что Леонардо, возможно, в карикатурном виде изобразил самого себя, каким он станет с годами. А напротив несколькими простыми линиями набросан довольно безликий стройный юноша, томно глядящий куда-то вверх, слегка изогнув шею и повернув туловище. Эта гибкая отроческая фигура, чем-то напоминающая статую Давида работы Верроккьо, для которой, возможно, позировал Леонардо, наводит на мысль, что здесь Леонардо — сознательно или нет — нарисовал отражение самого себя, каким он был в юности. Таким образом, он, возможно, сопоставлял свои собственные черты — в отрочестве и в зрелости. А еще в этих противопоставленных профилях можно усмотреть намек на товарищеские отношения. Именно на этом листе, датированном 1478 годом, Леонардо написал: «Фьораванте ди Доменико из Флоренции — мой самый любимый друг, он мне как…»
[259]
30. Старик и, предположительно, Салаи, 1490-е гг.
После 1490 года, когда при Леонардо поселился Салаи, среди каракулей и рисунков все чаще появляется другой мальчик — более нежный, полноватый и чуть-чуть распутный с виду. С годами этот персонаж (моделью для которого, можно уверенно предположить, служил Салаи) постепенно становился взрослее. Хорошим примером может послужить парный портрет юноши и старика с грубым выпирающим подбородком, нарисованный Леонардо в 1490-х годах (илл. 30). В отличие от наброска 1478 года, здесь у юноши густые кудри, ниспадающие волнами до длинной шеи. Глаза у него большие, но какие-то пустоватые. Подбородок мясистый. Полные губы сложены, если вглядеться внимательнее, в улыбку а-ля «Мона Лиза», правда, более озорную. Вид у него ангельский и в то же время дьявольский. Рука старика тянется к плечу юноши, но предплечье и оба туловища оставлены недорисованными, так что два тела как будто сливаются. Старик, хотя и не является автопортретом Леонардо (ему было в ту пору не больше 45 лет), все же выглядит карикатурой, к которой он часто прибегал, чтобы выразить те чувства, какие вызывали в нем мысли о грядущей старости
[260].
31. Салаи, ок. 1504 г.
Всю жизнь Леонардо будет снова и снова с нежностью рисовать Салаи. Мы видим, как он постепенно взрослеет, но при этом остается неизменно миловидным и чувственным. Когда Салаи чуть за двадцать, Леонардо рисует его красной охрой и тушью в полный рост, обнаженным (илл. 31).
32. Ок. 1505 г.
Губы и подбородок все еще мальчишеские, волосы буйно вьются, а тело и слегка разведенные в стороны руки уже обнаруживают ту мускулатуру, которую мы увидим в «Витрувианском человеке» и на некоторых анатомических рисунках. На другом ню в полный рост, только со спины, Салаи тоже изображен с расставленными ногами и разведенными руками, и здесь его крепкое тело выглядит уже чуть полноватым (илл.32).
33. Ок. 1510 г.
Через несколько лет, около 1510 года, Леонардо выполнил очередной карандашный рисунок, изображающий голову Салаи в профиль, на этот раз повернутый вправо (илл. 33). Мы видим там все прежние черты — от лебединой шеи до пухлого подбородка и томных глаз, — но теперь он выглядит чуть старше, хотя запомнившийся мальчишеский облик никуда не делся. Полная верхняя губа выдается вперед, а нижняя слегка втянута, и вместе они снова образуют знакомую дьявольскую усмешку.
34. Ок. 1517 г.
Даже в последние годы жизни Леонардо, похоже, оставался под обаянием образа Салаи. В одном наброске, сделанном около 1517 года, он изобразил нежный профиль юного Салаи, каким тот врезался ему в память (илл. 34). Глаза под набрякшими веками по-прежнему страстные и пустоватые, а волосы, которыми, по словам Вазари, не мог налюбоваться Леонардо, задорно курчавятся, как и раньше
[261].
35. Аллегорический рисунок: Удовольствие и Неудовольствие.
С многочисленными парными профилями старика и юноши есть много общего у выразительного, сразу запоминающегося аллегорического рисунка Леонардо с фигурами, которые олицетворяют Удовольствие и Неудовольствие (илл. 35). Молодой персонаж, изображающий Удовольствие, чем-то напоминает Салаи. Он стоит спиной вплотную к другому мужчине, постарше, который символизирует Неудовольствие. Их руки переплетены, а туловища ниже сливаются в одно. «Это — Удовольствие вместе с Неудовольствием, и изображаются они близнецами, так как никогда одно неотделимо от другого», — написал Леонардо рядом с рисунком.
Как и на всех остальных аллегорических рисунках Леонардо, здесь имеются символы и каламбуры. Неудовольствие попирает ногой грязь, а Удовольствие — золото. Неудовольствие бросает на землю шипастые шары — ежей против конницы, — которые по-итальянски называются tribolo. Здесь обыгрывается родство этого названия со словом tribolazione — «мучение», «страдание». А Удовольствие бросает монеты и держит в руке тростник — символ «пустых и сладострастных удовольствий». Леонардо поясняет, что Удовольствие изображено «с тростинкой в правой руке — она пуста и бессильна, а уколы, сделанные ею, ядовиты. В Тоскане делаются из тростника подпорки для кроватей, дабы обозначить, что здесь снятся пустые сны».
К этим «пустым снам», он относит, по-видимому, сексуальные фантазии и далее сетует, что они попусту отвлекают человека, мешая ему работать. «Здесь [в кровати] теряется большая часть жизни…также воспринимаются там многие пустые удовольствия и душою, воображая невозможные сами по себе вещи, и телом, доставляя себе те удовольствия, которые часто становятся причиной лишения жизни». Что это значит? Может быть, Леонардо считал, что некоторые пустые удовольствия, которым он предавался или которые воображал в постели, являлись причиной его собственных неудач? В своем описании фаллического и «пустого» тростника, которое держит Удовольствие, он предостерегал: «Если предаешься Удовольствию, то знай, что за ним стоит некто, готовящий тебе Муки и Раскаяние»
[262].
