Надя повернулась и пошла, чтоб не разреветься тут же, в Лизкиной роскошной квартире. Не для этого она возила грязь, чтоб подарить ношеные сапоги! Черт с ними, пусть подавится! Но как Люська могла? Почему ж она ее не предупредила? Надя так надеялась на этот пуловер! Неужели без него Люська не могла прожить каких-то полтора месяца? Ведь у нее полно этих тряпок! Выходит, сначала дала, а потом – пожалела?
– Да мать у тебя старая, куда ей розовые? – крикнула Лизка вдогонку. – Бери себе, четвертак скину!..
А сегодня – Рябова. Общественный обличитель тайных пороков человечества!
Более сильные люди в таких ситуациях, наверное, топятся, думает Надя. Тем более если ноги сами приводят их к подходящему месту. Надя не заметила, как спустилась к набережной под Бородинский мост. Тоже по привычке. Они с Люськой здесь часто гуляли. Здесь Люська еще в пятом классе рассказывала, как ее в лифте поцеловал Зотов. Здесь же они окончательно решили, что во взрослой своей жизни поселятся в одной большой квартире, всё будут покупать сообща, а также сообща воспитывать шестерых детей: троих Люськиных и троих Надиных. Правда, они расходились в одном: Надя хотела, чтоб с ними жила ее мама, а Люська убеждала, что к родителям лучше всего ходить в гости, а жить нужно отдельно и весело. Река подхватывала и уносила листочки из блокнота, на которых фломастером была нарисована схема будущей квартиры и обозначены места расположения в ней кресел и телевизоров, диванов, детских кроваток и разных столов… Они даже как-то составляли список необходимого для семейной жизни, но не смогли составить до конца, потому что в ручке кончилась паста.
Хотели жить вместе, а через три года стало жаль пуловера, чтоб выручить человека? Тем более не насовсем же она его отдавала… Надя знала, что Люська всегда была человеком бурных затей, она с размахом начинала каждое новое дело, но и в одну минуту без объяснений все бросала, как только затея надоедала ей. Но если ты ведешь самолет и вдруг решаешь выпрыгнуть с парашютом, предупреди хотя бы пассажиров, что у штурвала никого нет. Может, пассажиры изловчатся и сами посадят самолет!
По Москве-реке прошла баржа. Наде захотелось прыгнуть на нее, чтоб всю оставшуюся жизнь плыть и плыть, смотреть на облака, на берега с далекими домами, с лесами, с любопытными детьми, с песчаными откосами и чтобы молчать, даже забыть все слова, просто смотреть и дышать запахом речной воды.
Надя вновь поднялась по лестнице, даже не оглянувшись, но подумав про себя о том, что постарается никогда в жизни здесь больше не появляться. А сейчас она не знала, куда идти, что делать, как быть дальше. Лучше всего было пойти домой, лечь и уснуть, желательно летаргическим сном. Но дома была мама с ее усиленной интуицией. Мама не могла сейчас помочь: с того букетного вечера призрак Шошина постоянно мелькал за маминой спиной.
Вот так, не зная, куда идти, Надя продолжала петлять по городу: шла проходными дворами, сворачивала в переулки, спускалась и поднималась подземными переходами и в конце концов была насильно загнана усталостью туда, куда только раз в жизни ходила с классом – в планетарий. Она подумала, что сейчас в самый раз посидеть в темноте, и пусть кто-то что-то рассказывает о далеких звездах и планетах, не имеющих к ее жизни никакого отношения. Она купила билет, устроилась в заднем ряду. Вошел лектор, высокий и худой, заговорил неуверенным голосом троечника. Поначалу лекция вообще показалась Наде похожей на дополнительный урок для отстающих учеников. Правда, ученики были от пятилетнего возраста до позднепенсионного. Надя почти не слушала, до нее долетали отрывочные сведения о силах гравитационного притяжения, о какой-то конвективной зоне, фотосфере… Погас свет, над головой поехал-закружился звездный купол, зазвучала музыка…
Однажды Надя с Люськой забрались на крышу двенадцатиэтажного дома. Они только что помирились и купили по этому поводу шоколадку. С крыши небо казалось гораздо ближе, а звезды ярче. Хотелось сидеть и смотреть на них всю ночь. Люська, разворачивая шоколад, шуршала фольгой и на звезды не обращала внимания. Но что удивительно, при всем равнодушии к ним она прекрасно разбиралась в созвездиях! Если Надя спрашивала: а это, мол, какое? Она коротко взглядывала в направлении руки и тут же называла: Лебедь, Гончие Псы, Лира… Правда, как-то летом, кажется в июле, Надя сказала Федору Ивановичу, что они с Люськой видели Близнецов, чему Федор Иванович сильно удивился, так как до этого твердо был уверен, что это созвездие можно разглядеть только зимой.
Музыка смолкла. Лектор продолжил: «Так что наше светило, товарищи, является весьма заурядной звездой!» Тут он стал приводить всякие цифры: длину радиуса, силу светимости, перечислять химический состав… У Нади сами собой стали закрываться глаза. Ей даже показалось, что она на минуту отключилась, но голос лектора методично долбил пространство, и до нее долетало: «Солнце – желтый карлик…» «Как это – желтый карлик? – не поняла Надя. – Солнце – желтый карлик?! Их солнце – и какой-то гадкий, сморщенный, желтый карлик?»
Надя еще не проходила в школе астрономию и не посещала астрономических кружков. Поэтому она не знала, что среди звезд бывают не только желтые, но и белые, и красные карлики и такие же гиганты, что это обоснованные математическими расчетами научные факты.
Но, видимо, к этим фактам Надя была еще не готова. Может, слишком сильным, неизжитым оказалось детское благоговение перед светом, теплом? Когда солнце рисуют в пол-листа и самым ярким карандашом! Когда его рисуют в первую очередь, а потом уже – домик, собачку, дерево!..
А может, Надя в душе была тайной язычницей и не могла примириться со столь грубым осквернением? Хотя в детстве, похоже, все немного язычники.
Детство ушло, тело стало почти взрослым, но разве меньше от этого нужно ему тепла и света? Солнце – это ярко мерцающие косицы весенних ручьев, это тяжелые теплые июльские вишни на ветках, это коричневый крупный речной песок, прилипающий к мокрым ногам, это маленькие, звенящие цикадами ночи летом и ослепительные снежные бабы зимой… Солнце – это самое большое, самое радостное и самое надежное, что есть у человека! Если оно даже и закатится, на день, на неделю спрячется в облаках, то все равно наступит момент – и оно вернется!
И вдруг – желтый карлик!
Надя была, наверное, единственным посетителем за всю историю существования планетария, который лил горькие слезы по поводу данного научного факта. Она ничего не могла с собой поделать! Голос лектора то взмывал под купол, то опадал к подножию кафедры, публика шуршала бумажками, кашляла, шепталась… Включенные созвездия плыли сначала в одну сторону, потом, словно вспугнутые овцы, в другую; над креслами занималась пурпурная заря, светлело; казалось, сейчас зазвонят будильники и, как было у них на Панорамной улице, потрескивая проводами, тяжело потянутся из парка троллейбусы.
Надя рыдала над желтым карликом. Может, так оно и есть и, выйдя из дверей планетария, она увидит над головой вместо солнца оскудевший тусклый диск, похожий на стертый пятак? Мир стремительно терял свою надежность. Он становился жалким, незащищенным, и тепло его было на исходе.
