– Да не надо провожать, я сама.
– А все равно по пути, – сказала Устя, вытаскивая сумку из парты.
Уже у двери Мокреева остановилась, оглянулась на Киру Викторовну, закрывавшую окно. Помедлила, будто не решаясь что-то сказать, но только попрощалась, и они с Устей вышли.
– Ты правда иди, не нужно меня провожать. Тем более я не домой… – И она пошла какой-то странной, снующей походкой, как бы насильно выталкивая из себя каждое движение.
Усте вдруг показалось, что Мокреева все же хочет, чтоб ее догнали… А может, и нет. Навязываться в таком деле тоже не очень! Пока Устя раздумывала, Мокреева скрылась за углом.
А вечером позвонила Нателла и сообщила:
– Ты представляешь, этот Бес как испарился! Пока я в классе была, ну буквально на минуту он раньше вышел, я выскакиваю – его нигде уже нет: ни в раздевалке, ни в туалете…
– Ты чего, в их туалете была? – Устя знала, что с Нателлы станет… не такое, конечно, но под горячую руку – кто знает?
– Спятила? Я Борьку попросила! Ну вот, представляешь – нигде его не было. И Ленка Бузыкина не видела, а Тамарка говорит: пойдем к нему домой, вытащим и разрисуем… Представляешь, подонок какой! Я, конечно, эту Мокрееву не оправдываю: раз ворует, значит, должна отвечать. Но так тоже, ты меня извини, гадство какое-то!.. Чо делаешь? Пойдем погуляем?
– Не могу, Нателл, надо юбку дошить. Соседка машинку забирает…
– Ну ладно тогда, давай! Лешке звонила? Как он там, поправляется?
– Нет, не звонила: некогда было. Вечером позвоню…
Вскоре после Нателлы позвонила мама:
– Устя, я застряну на работе часиков до восьми. Валюшу забери, ладно?..
Ну вот! Всегда так. Валюшу забрать – это по меньшей мере пропавший час. А еще уроки. С одним черчением сколько возни. Еще география, английский… «В шесть часов пойду, не раньше», – прикинула Устя. Но, вспомнив, как мучительно расставалась с ней сестренка и что она сегодня в чужой группе, не выдержала, положила в карман яблоко и вышла из дома в пять.
Как же обрадовалась ей Валя! Наверное, у маленьких детей понятие времени совершенно не такое, как у взрослых, и несколько часов вне дома равны у них неделе? месяцу? году?
– Валь, ну ты задушишь меня! Ну всё, садись, давай собираться. А почему у тебя колготки другие? Что… опять?
Просто несчастье какое-то! Четвертый год, а с ней это случается довольно часто.
– Маме не говори, я больше не буду…
– А почему вы не гуляете?
– Потому что с нами нянечка, а воспитательница ушла. А нянечка пьет кефир из кастрюли!
– Нехорошо ябедничать…
Вышли из детского сада, и Валечка за руку потащила Устю через дорогу к своим качелям-каруселям.
– Сегодня, малыш, некогда. Много дел. Вокруг дома разок обойдем, и всё. А в следующий раз погуляем долго, ладно?
Валечка ничего не ответила, но, явно обидевшись, отпустила Устину руку и пошла немного впереди.
На дорогах снег растаял, зато ярко белел на газонах, на капотах машин. Даже кусты барбариса наловили его своими стрижеными ветками целые охапки и стояли довольные. Запах листьев, прибитых к асфальту и земле бесконечными дождями, очнулся и дружественно пристроился к светлому, обновляющему мир запаху снега.
– Лови яблоко! – Устя примирительно тронула сестренку за помпон на шапке.
– Не хочу!
– Я хочу!
Устя шарахнулась, налетев на сестренку, и от неожиданности выронила яблоко… Рядом стоял Бес!
– Испугались? – спросил он, подбирая яблоко и вытирая его о снег на газоне. – Нате, только не ешьте. Надо теперь дома вымыть, с мылом.
– Спасибо, оставь себе! У нас мыла нет, – отвернулась Устя.
– Есть мыло! – напомнила Валечка. – Много… мама купила.
– Хозяйственный ребенок, – сказал Бес, – в курсе! Не то что ты. Слушай, Усть, у тебя случайно пара долларов не завалялась? А то я тут выскочил из дому сгоряча, забыл, а вернуться, понимаешь, не могу…
– Что так?
– С фазером поцапался.
Только тут она увидела, что он идет с портфелем и в каких-то странных, не по сезону, кроссовках.
– Нет у меня ни копейки. Сегодня театральные где-то посеяла…
– А анальгина у тебя нет? Жутко ноет зуб…
– Дома есть. Хочешь, пойдем – вынесу.
– Пойдем, а то я до утра пропаду.
– Ночевать-то где собираешься? К дяде, что ли?
– Дядя на гастролях, в Лондоне. Да есть местечко, черт с ним, как-нибудь! Чего у нас завтра с утра, черчение?
– Слушай, а твои в розыск не кинутся?
В это время мимо Устиной головы, чуть задев волосы, пролетел и тут же разбился о ствол дерева пущенный кем-то невидимым снежок. Бес оглянулся, пристально всмотрелся в ряды гаражей на той стороне улицы…
– Пойдем, – сказала Устя и торопливо взяла за руку сестренку.
Она подумала, что это вполне может быть кто-то из их класса. И получается, для Нателлы у нее времени нет, зато с Бесом пройтись она вовсе не прочь – такая идиллическая, милая картина со стороны. Да он и сам не собирался ввязываться, не тот момент, и даже не остановился, когда два снежка, один за другим, плюхнулись перед ним на асфальт.
Возле подъезда он замялся:
– Я жду, ладно? Если есть, захвати штуки две-три, а то мне одна не помогает, и воды горячей…
Устя взглянула на свои окна. Мамы дома не было, правда, вот-вот должен был вернуться отец из командировки… «Ну и пусть, что такого особенного?» – подумала она. И сказала Бесу, кивнув на подъезд:
– Заходи! Чего я буду с чашкой туда-сюда…
– А твои – ничего? – спросил Бес, тоже взглянув наверх, хотя понятия не имел, где Устины окна.
Они молча поднялись в лифте, прошли через коридор, заставленный санками да колясками. Мигала люминесцентная лампа, собираясь перегореть. Устя отпирала дверь и думала: «Как быть? Звать в прихожую или пусть стоит в коридоре? Да ладно, пусть уж зайдет, неудобно через порог».
– Раздевайся, – кинула она через плечо Валечке, а сама, лишь сбросив сапоги, прямо в куртке пошла в кухню – ставить чайник.
Налив воды и взяв из аптечки упаковку с анальгином, Устя вернулась в прихожую. И увидела, что Бес разделся, повесил на вешалку свою куртку, аккуратно, сбоку, поставил на коврик снятые кроссовки, матерчатые, насквозь, как видно, промокшие… И теперь, присев на корточки, помогал Вале расстегнуть на сапоге застрявшую молнию. Выходило, что Устин призыв раздеваться, адресованный сестре, он принял и на свой счет.
Нелепо застыв с чашкой в руке, она поймала довольный Валин взгляд: ребенок любил гостей, любых – папиных, маминых, Устиных, – лишь бы гости, лишь бы уделили ей лично хоть пять минут, что-то у нее спросили, дали бы подержать себя за руку…
