– Сейчас кушать будем, да? – спросила Валя, не давая Усте опомниться. – И ты будешь с нами кушать! – сказала она Бесу, тронув его ладонью за голову.
– Да я вообще-то… Ну, если только чаю! – к Устиному ужасу, не стал отказываться Бес. А у них как раз дома – ничего, только рисовая каша с изюмом… У мамы завтра зарплата, и холодильник стоял стерильный. Правда, была одна банка со сгущенкой – мама берегла ее для торта. Но делать было нечего.
– Проходи, – открыла Устя дверь в комнату и, не включая свет, прикинула, все ли там в порядке.
– Не зажигай, не зажигай! – закричала Валя и, вырвавшись наконец из сапога, побежала босиком в комнату, прыгнула с разбегу на тахту. – Я сама! А ты закрой глаза! – скомандовала она входившему Бесу. – А теперь открой. Вот у нас что есть! – включила она свое любимое бра – гигантскую божью коровку, дикий выверт отечественного дизайна. Ее подарили маме на день рождения сотрудники из ее отдела.
Глядя, как Бес входит в комнату, Устя внутренне смутилась, представив себе ту огромную разницу между тем, как живет она и как живет он сам. У нее не то что видео, а даже более-менее сносного магнитофона не было, только старая, задрипанная «Весна».
Устя смела со стола недошитую юбку, расправила вьетнамскую салфетку с выцветшими хризантемами, включила телевизор и вышла в кухню.
Валя поминутно бегала то в ванную, то в большую комнату и с возгласом: «А вот еще что у нас есть!» – возвращалась обратно, что-то роняя и смеясь.
Когда Устя с тарелками вошла в комнату, на тахте была свалка. Кроме игрушек там лежали два старых флакона из-под шампуней, свечка в виде красного дракончика, деревянная шкатулка с квитанциями и платежными книжками, две новые нераспечатанные зубные щетки, мамины желтые резиновые перчатки, в которых она красила волосы…
– Немедленно все это положи на место, мой руки и садись за стол! – сказала Устя строго и поставила тарелки.
Она думала, что Бес, увидев столь прозаическую пищу, вежливо откажется. Но когда она уже повторно вошла в комнату, неся чашки и банку со сгущенкой, он, к ее великому удивлению, отмахал уже чуть ли не полтарелки.
– Открыла сгущенку! – воскликнула Валечка, увидев банку. – Теперь тебе от мамы попадет!
– Мне ни от кого не попадет! – Устя почувствовала, что краснеет с ног до головы. – А вот тебе за кое-что достанется наверняка!
Устя сказала это просто так, чтоб скрыть неловкость, ничего конкретного не имея в виду. И вдруг она увидела перед собой испуганные, полные слез глаза сестры:
– Не говори маме!
– Да не собираюсь я никому ничего говорить! – Устя села за стол и посадила ее себе на колени. – Видишь, дядя кушает, и ты ешь. – Тут они с Бесом переглянулись и чуть не рассмеялись – так неожиданно было это относящееся к Бесу «дядя»!
– Ну как зуб, полегче?
– Да, вроде немного отпускает. А ты чего не ешь?
– Я потом, с мамой…
По телевизору выступали «Лицедеи». Но Устя то рассеянно поглядывала на экран, на незашторенное окно, за которым набухало, готовясь к новому снегопаду, сиреневое небо, то, низко склонясь над головой сестры, зарывшись носом в ее пушистый льняной, высоко схваченный заколкой хвостик, мельком взглядывала на Беса. Он ел теперь медленно, по-детски долго держал еду за щекой, согревая, видно, больной зуб. На лбу у него, полуприкрытый челкой, уголком белел шрам, которого раньше почему-то Устя не замечала. От «божьей коровки» на стене шел мягкий оранжевый свет. Устя случайно поймала свое отражение в стекле секретера и вдруг показалась себе очень красивой! Поправила волосы, и стало еще лучше. Почувствовала, что Бес смотрит на нее…
Зазвонил телефон. Устя вздрогнула – так неожиданен, так никчемен был сейчас этот звонок.
– Слушай, – сказала в трубку Нателла, – ты мне нужна позарез. Прибегу, ладно?
– Нет, – ответила Устя с плохо скрытым испугом. – Потом, завтра…
– Что там тебе сегодня… уши бреют? Может, на лестнице встретимся? Я подожду.
– Не могу, извини!
Нателла шумно вздохнула и положила трубку. Знала бы она! Устя отошла от телефона и стала разливать по чашкам чай. Бес уставился в телевизор, но он конечно же все понял: что ради него она отказалась встретиться с Нателлой и что жутко испугалась, как бы Нателла не прискакала сюда. И минуты не прошло, телефон зазвонил снова.
– Устя? Это Тамара. У тебя нет случайно лишней тетради? Я завтра куплю – отдам, а то я должна здесь переписать…
– Томка, честно – нет! Я бы дала. А ты позвони Бутовой, у нее всегда полно.
– Ну попробую. Чего делаешь?
– Да так…
– Ясно… Ну пока?
– Пока!
Эти звонки вселили в Устю тревогу. Ей вдруг показалось, что они, один за другим, были неспроста. Да и мама должна была скоро вернуться. Бес уловил ее настроение, допил чай и сказал:
– Пойду…
Устя кивнула и вышла в прихожую – проводить.
– Мультики! Не уходи! Мультики! – закричала Валечка.
И пока Бес одевался, всовывал ноги в разбухшие от влаги кроссовки, Валечка металась из комнаты в прихожую и обратно. Потом он выпрямился, попрощался с Валей за руку, сказал:
– Спасибо, девчонки, выручили, – и вышел за дверь.
– Портфель, портфель забыл! – закричала Валя.
Устя взяла портфель, вышла в коридор. Бес сам опомнился и возвращался от лифта.
– Так бы и ушел, – сказала Устя, протягивая портфель.
Он прислонил портфель к стене. Взял Устины руки, прижал ладонями к своему лицу:
– Если б ты знала, как мне сейчас паршиво…
Они стояли так и стояли, может – час, может – минуту. Ее ладони, онемев сперва от неожиданного прикосновения, очнулись и, не спрашивая ее, а как будто сами только и ждали этого момента, потянули в себя его боль, став тяжелыми и горячими… Лампа дневного света резко и часто мигала, словно бригада фотографов с магниевыми вспышками снимала их двоих на вечную память, а может – чтоб уличить перед кем-то, когда пробьет час…
Около девяти вернулась мама. Устя заставила себя сесть за уроки. Что-то там нацарапала по черчению. Но удивительно легко сделала английский. Уже в постели стала читать географию. Однако в ее усталой голове перед припозднившейся географией ворота поспешно захлопнулись, и в них теперь до утра не достучаться.
Она завела будильник. Выключила свет. Легла и все смотрела, смотрела в окно. Снег впал в какую-то веселую ярость – то появлялся весь сразу, видно решив справить зиму в несколько часов, то исчезал. Устя проваливалась в сон, опять просыпалась. И снег снова являлся и снова исчезал… Как будто огромное белое покрывало гонялось за кем-то по городу всю ночь напролет.
