И, стоя у пыльного подъездного окна, тогда, когда они уезжали, Устя решила про себя: хватит! Больше она на него не посмотрит, он не дождется этого ее дурацкого выражения: один раз увидела свое лицо в зеркале у раздевалки в то время, когда он проходил мимо и что-то у нее спросил, – ангел бескрылый, вся пунцовая, с рыжими бровями!
Вот почему Устя по-настоящему обрадовалась, когда Леша позвонил ей вечером, после того как все уехали, и сказал:
– Где ты была? Я искал тебя целый день!
– А зачем ты искал меня целый день? – спросила она, понимая, что этого у него спрашивать не нужно, что ей нельзя так с ним!
– Я искал тебя, потому что хотел накормить тебя булками…
– Сам, что ли, пек?
– Нет, сегодня не мой день. Мой день – среда. А хочешь, я принесу их тебе сейчас?
– Леш, ты… из-за меня не поехал?
– Я не поехал из-за булок! И ты это прекрасно знаешь…
До этого разговора Устя думала, что проревет всю ночь, терзая себя фантазиями на дорожную тему: вот, мол, они там едут, веселятся, болтают, колеса стучат, а она – несчастная, невезучая… И вдруг ей расхотелось быть несчастной, невезучей! Она сказала себе строго и уверенно: «Все хорошо! И будет еще лучше, я это знаю!»
И стало действительно хорошо! Так хорошо, как никогда еще до этого. Впереди лето, и можно ездить на пляж, сколько угодно слушать музыку, не заботясь о том, что завтра две контрольные и точка в журнале, можно читать и шить, поздно приходить домой… Да масса возможностей, несмотря на домашние дела, которые никто никогда для нее не отменит. И над всем этим защитным теплым куполом Лешино: «Я искал тебя целый день!»
Больше того, все это – хорошее, лучшее из того, что было до сих пор, – так бы, может, и осталось, прижившись надолго или навсегда.
И осень с ее новыми делами и заботами не стала б помехой, только бы держался «купол» и это: «Я искал тебя целый день!» Но Леша сам, сам, не понимая, все портил своей дурацкой ревностью и обидчивостью! Ну подумаешь, сказала она про жокея! Глупо, в сущности, не надо было, но так уж вырвалось, И ничего не шевельнулось в ней, когда она заметила эту картинку. Ничего, кроме удивления, что действительно жокей так похож на Беса. Устя сказала это отвлеченно, а Лешка обиделся. Подумал, должно быть: «Со мной сидит, а вспоминает Беса…» А для нее такой радостью, таким открытием было наконец-то освобождение от прошлого! Но ведь не расскажешь!
Бабушка в детстве учила ее этому бессловесному языку, и как мало Устя усвоила, раз непоправимо ошибается до сих пор. Художник Ворпест хочет одолеть этот язык, чтоб утончить восприятие мира, утончить не для владычества над ним, а для гармонии – как это слово затаскано, завазюкано, его долго-долго дергали, как бантик на веревочке для кошкиных забав…
Конечно, Леша вскоре позвонил и ждал у голубятни. В дороге она опять что-то такое ляпнула, не подумав. И он как бы не обратил внимания.
Она забыла про это, но он вдруг спросил:
– Ты что, получила письмо?
– Нет, – удивилась Устя. – С чего ты взял?
Она действительно получила письмо от Нателлы лишь несколько дней спустя.
Тогда же случилась эта неприятность с пропажей Ярика. Где они только его не искали! Развесили объявления… Но все напрасно, и теперь предстояло отчитываться перед хозяйкой. Еще эта разбитая бутылка. Леша взял ее с полочки – просто посмотреть. Она действительно была очень красивая: темно-шоколадного цвета, витая, с золотыми ободками. Выскользнула из рук – и ровно на две части! Ликера там было на донышке… Но это – ладно, можно объяснить, извиниться. Но куда, куда, в самом деле, исчез кот?
Устя по случаю рассказала об этом Людмиле, соседке, тоже кошатнице. Та махнула рукой:
– Не морочьте себе голову! Он выскочил в форточку. Сколько угодно таких случаев. А хозяйке нужно было, раз в доме кошки, делать на окна сетку…
Самое противное то, что Леша старался – ухаживал, кормил…
– Ключи будем отдавать вместе, понял? – сказала ему Устя.
Он дал ей легкого щелбана:
– Не учи старших!
Но под конец он совсем скис, и ей стало жаль его, как своего большого ребенка. Великодворская должна была вернуться со дня на день, скорей бы уж!
И действительно, кошки, как им и положено, первыми почувствовали хозяйкино приближение: перестали есть, группами собирались в коридоре, скоропалительно и надменно отлучая Лешу от обязанностей временного опекуна.
– Знаешь, что, Леш, я придумала? Надо ее хорошенько встретить: пироги, ужин – с дороги это прежде всего. Я полы вымою.
– Не тот случай… – вздохнул Леша.
– Тот, не тот, мне лучше знать! Она приедет – кота нет, любимая коллекционная бутылка в помойке… Пусть хоть пироги будут на столе, курицу зажарим! Я знаю место, где можно надрать цветов…
– Ладно, Усть, кончай суетиться – цветов надрать! Обойдется. А насчет поесть, это я быстро домой сгоняю, мать вчера наготовила – холодильник на грани взрыва… Притащу, не волнуйся!
– Ты много не бери, зачем…
Усте, с одной стороны, было жаль, что кончились их посиделки. Все же не по улицам болтаться, особенно в дождь. Она привыкла к этому дому, даже забыла про тот дурацкий вечер, когда ей что-то здесь грезилось и мерещилось. Вообще-то один раз она хотела вызволить ключи у Леши, чтоб нормально, без паники, опять побалдеть здесь одной, но не получилось.
Конечно, все может быть: вдруг Великодворская вернется сегодня, а вдруг заждавшиеся кошки ошиблись или объявили разгрузочный день… Но лучше перестраховаться, в крайнем случае съедят деликатесы сами, плохо ли!
В квартире она решила серьезной уборки не затевать, подхалимаж должен быть легким, неназойливым. Самое главное – вымыть полы, и надо это сделать побыстрее, до Лешиного возвращения. Она налила в тазик воды, насыпала порошок, но решила раздеться, чтоб не испачкать юбку. Оставив тазик в ванной, Устя вошла в комнату, хотела повесить юбку на стул и тут услышала, что снаружи открывают квартирную дверь, осторожно щелкая ключом в замке… Предчувствие сбывалось! Жаль только, что не успели сделать задуманное, часок бы! Она стала, путаясь в петлях, застегивать обратно юбку и чуть не заорала от ужаса: в комнате появился Ярик!
Устя попятилась, втиснулась, даже, скорее, как-то запала в невероятный промежуток между стеной и шкафом… Тут же сквозь пульсирующий в голове шум услышала тяжелые шаги… Вошедший в комнату постоял, сел в кресло. Опять встал, прошелся, вздохнул и сел в кресло. Устя заметила локоть, обтянутый синим то ли джемпером, то ли тренировочным костюмом. Потом он чиркал спичками, никак не мог их зажечь, но все же закурил в конце концов; запах дыма поплыл по комнате, добрался до шкафа. Было слышно чужое дыхание, звук стряхиваемого пепла…
– Вот, Маргоша, это опять я, твой Бебешка… – услышала Устя хрипловатый низкий голос, чуть ли не теряя сознание от испуга. – Не могу я так больше, веришь ли – не могу! Ты знаешь, сколько я ждал. Теперь-то все ясно. Ты никогда меня не любила! Ни-ко-гда! А ведь что я тебе сделал, Маргош? Один раз ошибся, и то – смех один! И деньги те я не прятал, ну положил и забыл, ты же потом их нашла. И что тебя на этом заклинило? Ты же хорошая, Маргош, почему ты так со мной?.. Вот – я принес все твои подарки… Массажный прибор, шапку – правда, она теперь с дыркой, прожег нечаянно, – тапки я не принес: они уже старые… И твоего Ярика назад тоже, а то еще вернешься – испугаешься. Я, честно, думал – возьму, может, ты сама прибежишь за ним? А потом решил: зачем? Насильно, если не хочется… Зачем хитростью-то?.. Ты даже кошек мне не доверяешь, не то что жизнь. Ты, Маргоша, своего Бебешку променяла на кошек, а ведь я – человек, может, даже не самый завалящий! Вот твои ключи, больше не приду…
