Вероятно, вспомнив, что у меня в кармане четвертинка, неуклюже поднялся, стал на колени, обеими руками ухватился за карман.
– Сыннок… Я же не пожалею ничего… Отдам… Телогрейку отдам… Что еще у меня… нничего больше… Вечное тебе спасение будет… По-божески все будет… Ты же такой хороший… сынок… По-божески…
Пришлось вынуть четвертинку и заложить за спину.
– Ммилый, я же не хочу… Мне… можно не прятать… Один раз… я же понимаю… человеческие чувства… Ведь я… Я же не требую… Мне как другу… А никакой водки мне не надо… я и так… Водка везде есть… а чтобы душа горела… выпить надо… А телогрейку… тоже надо… ее одеколоном немного… помочить… и будет как… в хороших людях. Я – что? Я – не хороший? Тогда плюй мне в рожу!.. Ну? Я – что? Не человек?!. Тогда бей… Бей, и все… Ебать всех в ррот в таком случае… Бей… жалеть не надо… Я все, что надо… А сто грамм – за советскую рродину, за службу…
Стало жутко. Всплыли на поверхность скверные желания… Помутился рассудок…
Ровно в час ночи я выбросил ему четвертинку.
21 мая
Помню, как в тумане… Было жарко и хорошо… И когда вспоминаю, снова становится жарко…
А она даже и не заметила.
22 мая
– Зачем бьешь?! Это беззаконие!
– Никто и не бьет! Слепой, что ли?
– Э-э-эх, надрызгалась, старая ведьма, ее и сапогом не разбудишь!.. До чего же все-таки доходят…
– Добро бы мужик какой-нибудь, а то ведь женщина! старая! И откуда только такие берутся?!
– А ведь сидела еще, денег просила… Какие только дураки ей давали?!
– И не стыдно ей, суке старой…
– Детей-то, наверно, нет… А то б постыдилась… этак-то…
– Да что ты ее, сынок, подымаешь-то – как? За голову… да сапогом!.. Руками бы уж, что ли?
– Возьме-о-ошь такую руками! поды-ымешь! Заблеванная вся…
– Как ведь скотина какая-нибудь… Да скотина-то чище… Люди-то хуже скотов стали!
– И не говори…
– Ляжет такая в сестиваль
[3], так все дело и испортит… Позор да и только!
– Ну, уж в фестиваль – так долго чикаться не будут… Это-то еще ничего, – видишь, как он ее удобно, – сапожком за живот и перевертывает…
– И чего пьют, спрашивается?.. Чего пьют?
– Какой ччорт там – "переживает"! Какого это ей хрена "переживать"? А если переживаешь, так переживай, как все культурные люди…
– Чем это она недовольна, интересно?! Надрызгалась – вот и все.
25 мая
Ерофеев! Вы плохо кончите! Вам, наверное, и во сне снится, что вам стреляют в затылок!
Ерофеев! Вы некультурный человек! Посмотрите на нашу молодежь! Разве кто-нибудь, кроме вас, в общежитии ходит в дырявых тапках?
Ерофеев! А вы, оказывается, хорошо стряпаете стихи! Вы о чем пишете – о природе или о девушках?
Ерофеев! За что вы ненавидите женщин? Женщин надо любить! На то у них и пизда!
Венедикт! Почему тебе все – смешно?
Венедикт! Ты хоть свою родную мать не называй сволочью!
Ерофеев! Вы рассуждаете обо всем, как трехлетний ребенок! У всех людей в голове мозг, а у вас…
У вас – "олимпическое спокойствие", Венедикт!
27 мая
Я люблю совершать благородные поступки, это моя слабость. Благодарение Богу, мне еще не представлялось подходящего случая. Иначе мне пришлось бы хвастаться перед ними, что я совершал их.
А я вот представил себе, что сегодня утром я был благороден… А представить гораздо труднее, чем совершить в действительности.
Может, я и в действительности совершал то, что мне представлялось, – ну, да ведь над благородством не смеются.
А над моими действиями-таки смеялись, хоть, может быть, мне это просто казалось.
А казалось бы – над чем смеяться?
Это даже своего рода долг – одернуть заблудшую женщину. Я лично ничего не имею против того, чтобы женщина являлась в общество с расстегнутой ширинкой, это, напротив, представляется мне явлением благоуханным…
Но если эта же женщина пытается убедить собравшихся в том, что обозначенное явлением благоуханным – плод общественно-разгулявшегося воображения, здесь уж поневоле приходится прибегать к крайним мерам.
В этот миг я походил на Демосфена, я выражал сквозь зубы интересы большинства. Я это чувствовал, – толпа с удовольствием скандировала лейтмотив моей речи: "По зубам ее, стерву… По зубам…"
Но бить ее не решались – разве же можно без опасения даже приблизиться к балтийскому матросу. Значит, я ошибался, принимая его за столетнюю женщину. Мне просто казалось… По утрам меня интересует только кажущееся… Мы раскланялись…
Он отрекомендовался мне "апологетом" человеческого бесстыдства, он не фантазирует по утрам… С недавнего времени он всеми признанный порт пяти морей и крупнейший железнодорожный узел… Он падает на землю и дергается… Ну конечно, он сумасшедший, это все понимают…
Если он в бреду даже речь мою называет неблагородной, то какие же могут быть сомнения… Он сам это хорошо понимает, он видит, что по утрам все смеются над ним… Бедный помешанный… Он оскорблял меня…
28 мая
"Сыннок… ты меня обижаешь… я тебе подношу, как брату кровному… Как сыну своему подношу… А ты даже от своего… кровного… не хочешь принять…
Тты думаешь, я тебя просто напоить хочу… Чтобы ты напился да извиняться стал… Скверные, значит, у тебя… мысли… если ты так думаешь… Не за что передо мной извиняться…
Я ссам, если хочешь… извиниться могу… что в воскресенье ругаться с тобой хотел… Если б не баба, мы бы с тобой поругались… по-хорошему… Она тебя любит, моя баба… Все хочет, чтобы ты ей стихи писал…
А от меня, проститутка, стихов не дождется… я уже дураком давно не был… Муж, значит муж… Расписаны – и все, никаких стихов… Прихожу в любое время… Если дает – ебу… Нет – ухожу к ебаной матери… Как будто у меня других блядей нет… Ты думаешь, я с одной ногой – так и блядей не найду… Блядей я всегда найду, еби только, успевай…
А тты – э-э-эх! – к бабе моей прилепился, стихи ей пишешь… Ппоэт… девятнадцатого века… Хе-хе-хе… Наверное, любишь, когда она перед тобой заголяется… Все это она хочет, чтобы ее молоденький лизал со всех сторон… Так жопой и завертит… от удовольствия…
Да ты не обижайся… Она хорошая баба… Она тебя не обидит… всегда, что надо, поесть сготовит… Ты как сын у нее, на всем готовом, только пои ее больше… Она, когда немножко выпьет, так сама бросается на шею, плачет… Так прямо и ложится под тебя…
