А за университет не цепляйся… И не бойся, что в Кировске взбудоражатся, если что-нибудь о тебе услышат… Все равно – ты уже наделал шума с этими своими тасканиями, Тамара уже смирилась и мать – тоже…
И не бойся тюрьмы… Главное – не бойся тюрьмы… Тюрьма озверивает… А это – хорошо. Бандиты эти грубые, бесчувственные – но не скрывают этого… Искренние… А ваши эти университетские – то же самое, а пытаются сентиментальничать… Умных мало – а все умничают… Чувствовать умно надо, чувствовать не головой, но умно… А ваши эти все – холодные умники… Тебе с ними не по пути… Они просуществуют, как твои Гущины…
Они не хотят существовать просто так… Они в мечтах – мировые гении… И, мечтая, существуют… Я знаю этих типов, я сам учился в университете… и – знаю… Они чувствуют – когда есть свободное время… И даже сладострастничают – только внешне… Я – знаю…
Они могут доказать ненужность того, чего у них нет… и для них это – признак ума… Главное для них – чистота… чистота своих чувствий… А их, этих чувствий, у большинства, почти у всех – немного – и содержать их в чистоте – нетрудно… Они, эти цивилизованные, будут ненавидеть тебя – говорю совершенно серьезно – ненавидеть! Все запоминай… и всем – мсти… Извини, что я, пьяный, учу тебя – вместо родителя… Ты – особенный, только на тебя и можно возлагать надежды… Главное – избегай всегда искренности с ними, – немного искренности – и ты прослывешь бездушным, грязным, сумасшедшим…
Ты! – бездушный и грязный! Хе-хе-хе-хе…
Налить еще, что ли?"
8 января
О! Слово найдено – рудимент! Рудимент!
9 января
Даже для самого себя – неожиданно:
Оскорбленный человек первый идет на примирение, а я не удостаиваю взглядом, спокойно перелистываю очередную страницу "Карамазовых" и – не подымая головы – лениво:
Катись к чорту.
И ничуть не смущает ответное скрежетание:
Ид-диот.
Все – спокойно, умеренно злобно, внешне – почти устало, без излишней мимики, а тем более – дрожи…
Удивительно, что спокойствие – не только внешнее…
По-прежнему шуршат "Карамазовы" – и никакого волнения.
10 января
……………………………………………………………………………………………………………………………………………
11 января
Каюсь публично! – Пятого числа бессовестно лгал! И эти мои словечки – все ложь!!
И – никакой "пустоты"! Очередное кривляние – только и всего! И я вам докажу, что нет никакой "пустоты"! Докажу!! Сегодня же! Вечером!!
Прощайте!
12 января
Темно. Холодно. И завывает сирена.
Отец. Медленно поднимает седую голову из тарелки; физиономия – сморщенная, в усах – лапша, под столом – лужа блевоты. "Сыннок… Изввини меня… я так… Мать! А, мать! Куда спрятала пол-литра?…А? Кккаво спрашиваю, сстарая сука!! Где… пол-литра? Веньке стакан… а мне… не могу… Ттты! Ммать! Куда…"
Шамовский. Отодвигая стул. "Бросьте, Юрий Васильевич, это вам не идет!.. Хоть жены-то постесняйтесь… ведите себя прилично…" Встает, длинный, изломанный, с черной шевелюрой… делает два шага – и падает на помойное ведро…
Харченко. Нина. Лежит в красном снегу, судорожно извивается. "И-ирроды! За что!.. В старуху… Тюррре-э-эмни-ки-и!.. Тюре-е…"
Юрий. Невозмутимо. "Пап, заткни ей глотку".
Ворошнин. Вскакивая. "Не позволю! Не позволю! Без меня никто работать не будет! Директора убью! Сам повешусь!! А не позволю!.. Боже мой… Сил моих нет!.. Все, все – к ебеней матери!"
Викторов. Совершенно пьяный. Кончает исповедываться, хватает вилку и, упав на стол, протыкает себе глаз.
Бридкин. Недовольно поворачивая оплывшую физиономию. "А-а-а… опять… москвич… Ну-ну… Ты слышал про Шамовского? Нет?.. Вчера ночью… застрелился… И мне за него стыдно, не знаю – почему, а стыдно… Садись, я заплачу… Эй! Ты! Толстожопая! Еще триста грамм… Застре-лил-ся… Никого не предупреждал, кроме сына… Это – хорошо…"
Юрий. Прохаживается взад и вперед. Пинает все, что попадается под ногу. Взгляд тупой. "Тюрьма все-таки лучше армии. Народ веселый… Вчера в дробильном цехе работали, двоим начисто головы срезало под бункером, все смеялись… и я тоже. Бригадир споил, ни хуя не понимали, я даже ничего не помню… Я вообще пьяный ничего не помню… и не соображаю… делаю, что в голову придет… забываю вот только вешаться… пришла бы в голову мысль – обязательно бы повесился. Это, говорят, интересно, – вешаться в пьяном виде, один у нас хуй вешался, рассказывал – как интересный сон, говорит…"
Андрей Левшунов. Вдруг поднимает голову и, схватившись за грудь, начинает яростно изрыгать в стакан. В бессилии откидывается на спинку стула; затем неожиданно хватает стакан, выпивает до дна – и снова наполняет. И так – бесконечно, и под хохот одобрения.
Ворошнина. Лежит под одеялом. Потягивается. "Ба-а-а… Веничка!.. проходи, проходи, садись сюда… (Валинька! Вышвырнись-ка, милая, на полчасика… угу…)…да ближе, вот сюда, на постель, какого черта еще стесняешься… Ну, тепло?.. хи-хи-хи-хи… скромность-то где… и по-матерински согревать нельзя… ребенок – и все… может, тебе еще свою титьку дать… вот уж интересно, как бы ты стал сосать… хи-хи… а мне целовать нельзя, – хуй знает – может я вся – заразная, венерическая… Ну, чего ты пугаешься? Уй, какой ребенок… Ну-ка, Веньк, наклонись, от меня пахнет? Нет? Ну – ты наверно, сам наглотался и не чуешь… Хи-хи-хи…"
Бридкин. Оживляясь. "Хе-хе-хе-хе… Вчера ваш этот, Сашка, был у меня… Слышал? Баба-то недосмотрела… В собственной блевоте задохнулся. Насмерть. Лежал вверх лицом и задохнулся… Все перепились, гады, и не обратили внимания… Жаль, ты вот не пришел… Тебя ждали… А этот теперь уже в больнице. На "скорой помощи" ночью увезли… Все равно уже… Говорят, из легких капустные листы вынимали… Врут, наверное…"
Фаина. Закрыв лицо. "А ты думаешь – я не плачу, я больше ее плачу, если хотите знать, больше всех… Ей "душно"! А мне – нет, что ли? Душно ей!.. Ха-ха-ха! Ведь выдумает тоже – душно!.."
13 января
Сначала – странное помутнение перед глазами. Помутнение, которое бывает у людей болезненных от резкого перехода в вертикальное состояние… Потом и все существо заволакивается той же мутью… И я засыпаю…
Я не просто засыпаю. А засыпаю с таким ощущением, будто усыпление идет откуда-то со стороны: меня "засыпают", а я осторожно и безропотно, дабы не огорчить их, поддаюсь усыплению… Постель, оставаясь верной традиции, опускается куда-то вниз (в Неизвестность или куда-нибудь еще… – безразлично), – а я словно отделяюсь от нее и на ходу моментально соображаю, что мое "отделение" – совсем даже и не вознесение в бесконечность, а самая что ни на есть заурядная потеря ощущений…
Каждый день я засыпаю именно так – и нисколько не жалею, что широчайший диапазон всех прочих методов засыпания мне недоступен…
