В комнате пахло клубникой и летом, на подоконнике стояла тарелка с…чем-то. Пирог? Тот самый, из интернета? Большой ломоть со съехавшей набок алой начинкой, паленым краем и коричневыми потеками пригоревшего сахара. Меня угостили? Ох… Я отломила кусочек, осторожно прожевала. Пирог оказался неожиданно вкусным, я не заметила, как съела весь, вместе с похрустывающими на зубах косточками и жесткой коркой. В окно едва слышно стучалась тонкая ветка. Небо после дождя густо синело, в наступающих сумерках все еще был виден двор с аккуратными горками убранных листьев, беседкой и навесом. У перекопанной клумбы лежал забытый садовый гном.
…красный колпак с помпоном, кругляшки очков, улыбка до ушей. Рядом такой же фарфоровый мухомор. В зарослях фиалок только это и видно.
– Монстр какой-то, – Соня из-за стола изучает гнома недоверчивым взглядом. – Спрятался там и скалится. А по ночам, небось…
– Таскает сметану, – подхватывает Паша, – прямо из холодильника.
– Так вот куда она делась! – смеется Соня и легонько толкает меня плечом, делая круглые глаза. Будто не я ночью застукала ее с банкой.
Над ухом чирикают скворцы, пахнет свежескошенной травой. Загородный дом на все выходные в нашем распоряжении, в округе – почти никого. Красота, тишина и вторая по счету порция сосисок с гриля. Соня выкладывает розовые пластинки помидора вдоль сосиски, две с одной стороны, и две с другой. Сбрызгивает чесночным соком, посыпает укропом и рисует сверху соусом узор. Получаются крылья бабочки. И все это вдобавок к салатной поляне и сырному солнышку с лучиками кукурузы. Целая картина.
– Ну что ты делаешь, – вздыхаю я. – Потом есть жалко.
– Кому-у-у? – Соня ногтем подцепляет помидорное крылышко и отправляет в рот.
– Ты не понимаешь, – заговорщицки сообщает мне Паша, утаскивая с тарелки разрисованный сочный ломтик. – Слопать то, над чем уже поиздевался, гораздо вкуснее.
– Настоящее искусство, – она назидательно поднимает палец вверх, – мимолетно! И оттого особенно прекрасно.
Невозмутимо кладет новые пластинки и давит на бутылочку, та фыркает воздухом.
– Действительно мимолетно… – насмешливо кивает Паша, – а прекрасно то, что в холодильнике еще есть соус.
Соня вскакивает и убегает в дом, кукуруза из лучика откатывается на край тарелки. У забора шелестит малина, солнце слепит. Я натягиваю панамку на лоб, соскальзываю со скамейки и протираю салфеткой гнома, и мухомор заодно. Разгибаюсь, сзади обхватывают за талию.
Шею обжигает поцелуем, салфетка выпадает из рук. Паша разворачивает меня к себе, опора уплывает.
– Ты меня сейчас уронишь, – предупреждаю я.
– Да!
Мягкое приземление, потревоженные фиалки. Щеку приятно щекочет травой и его дыханием, небо кажется бесконечным…
Где-то стукнула дверь, тишину коридора нарушили шаги, раздался голос репетитора и невнятное бормотание Артема в ответ. Урок кончился. За окном в наплывающей темноте таяла улыбка гнома, разлетевшиеся из кучи листья пестрым ковром усеяли пустую клумбу, в развал ворота халата забрался холод. Я прикрыла глаза, пытаясь уловить тающее воспоминание.
Улыбки. Тепло объятий. И давно позабытое чувство.
Счастье.
Глава 11
Соня
Догорало мощно. Хижина пылала гигантским факелом, пламя гудело и бабахало, залпы искр летели во все стороны. По обугленным стволам деревьев блуждали огоньки жара, сверху сыпались тлеющие черные хлопья. Чума! Понесло же меня в этот мир полежать на бревне, погреться, спокойно подумать… Подумала, мать вашу! Только расслабилась, как над головой вжикнула горящая стрела, воткнулась в стену, потом еще одна, и началось. Огонь, дым, треск, свист стрел, запах гари. Не подозревала, что так быстро умею бегать на четвереньках…
Оглушительно грохнуло, ввысь взметнулся столб огня, исчез в небе, будто обрезанный гигантскими ножницами. Все, сценарий завершился. На пепелище соткалась хижина с большим навесом, под которым снова лежало бревно с маняще уютной ложбинкой. Ага, для тех, кто с первого раза не понял. Запускатели сценариев, чтоб их… Превратили тропический рай в филиал крематория. Зато за девочкой ходить далеко не надо. Уверена, она умерла здесь.
Наэлектризованный воздух, сгусток ярко-поблескивающей энергии. Не просто точка выхода, а что-то большее. Стало жарче, хороводом замелькали блеклые кадры. Стоп! Выхваченный момент, тот самый, перед титрами. В ответ – дерзко звенящая тишина. Яркость зашкалила, листья папоротника колыхнулись, вглубь зарослей пополз едва уловимый, царапающий сознание шорох. О, как… То ли удрать норовит, то ли заманивает куда-то. За ней, сквозь джунгли, плотные заросли папоротника и спутанные сети лиан. Тянуло жахнуть как следует и разнести их в клочья, но шуметь я не рискнула – не стоило злить хозяйку, которая и без погрома не слишком рвется общаться. Старый прием – плавная волна разрушительной энергии, и непроходимая стена растений ссыхается, беспомощно оседая вниз. Живность осталась цела, даже дурацкие жуки по-прежнему гудели. Нарвался лишь попугай-переросток, некстати вытащивший из кустов жирное тело размером с тумбочку. Перья до неба взметнулись! А нечего было у моего носа длинным клювом щелкать.
Цель ускользала. Выстроенные друг за другом кадры напоминали старую истлевшую пленку, рвались на части, осыпались пеплом. Шуршало то совсем рядом, прямо за моей спиной, то где-то вдали, убегая прочь. Имя, скажи хотя бы имя… Нет, только шорох. А еще покалывание глубоко под кожей и пробирающий до костей мороз. Перед мостом все стихло, и эта внезапная абсолютная тишина резанула по нервам. Как в немом кино неслышно прогнулось несколько ветхих досок, потом еще и еще, и вскоре весь мост ходил ходуном, словно невидимый пианист яростно бил по клавишам. Сыпались щепки, внизу беззвучно бурлила река, метались волны, плюясь пеной. Финальный аккорд, мост вздыбился, и, оборвав веревки, рухнул вниз. Так. Похоже, меня только что послали. Прости, девочка, но мне действительно надо знать. А мост… Без него обойдемся. Правильно рассчитанный прыжок – через мелькнувшую внизу пропасть, на противоположный берег. Вуаля, и снова земля! Папоротник сбоку ожил мгновенно, шорох хлынул в уши, звуки вернулись.
Пора знакомиться. Имя!
Холод пробрался в голову, впитался в мысли.
«Полностью? Ну ладно, скажу. Но если ты хоть раз меня полным именем назовешь… Я тебе змею в кровать подкину! Паука в ботинки! И… И…» В голосе смущение, а еще угроза. Энни не шутит, ни капли. Глаза напротив смотрят на нее пристально, изучающе. Синие и глубокие, как летнее небо. Не глаза, а наказание господне… В них интерес, какой она еще на себе не ощущала, и странные, тщательно скрываемые сомнения.
«Мэри Эннинг. Дед назвал меня так, а родителям было все равно. Они сына ждали, наследника, ему имя готовили. А тут дочка – разочарование сплошное. Вот дед и придумал. Пусть будет, сказал, такой же умной и талантливой, как ее знаменитая тезка. А я… Я не хочу быть в честь кого-то, хочу сама…»
