– Не оно первое.
Поняша еще немного посопел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Ушел.
Сколько всего уже происходило, что могло меня прикончить. С даром иначе не бывает. Осторожничай на каждом шагу, перестраховывайся… Все равно откуда-то прилетит. Не знаю, кто там береженых бережет, но наслаждаться жизнью их подход сильно мешает. А зачем такая жизнь? Мне уж точно не нужна.
Я могла умереть тогда, после аварии. Четыре месяца провалялась в больнице, постоянно чувствуя замешательство врачей и немой вопрос – почему она еще жива? Потому что! Если инстинктивно тянуть энергию у всех любопытных, заглядывающих тебе в глаза, появляется куда больше шансов выкарабкаться. Десятки посторонних людей и не подозревали, что в итоге меня спасли. Говорили, бабушка тоже ко мне приходила. А я не помню, не видела… Когда пришла в себя, ее уже не было. Инфаркт – сердце не выдержало. Сын с невесткой и нерожденным внуком погибли, а насчет выжившей внучки прогнозы давали неутешительные. Можно ли считать, что я убила четверых? Наверное. Но они бы поняли – это была случайность. Они меня любили, им бы хотелось, чтобы я была счастлива. И я старалась. Подумаешь, сказали, что детей у меня не будет. В конце концов, никогда мне дети не нравились. Подумаешь, дорогая тетя оказалась меркантильной сволочью. Не нужна она, без нее проживу. Подумаешь, вышвырнули за границу на четыре года. Получила ответы, а теперь и возможность выбраться. Можно найти сотню поводов чувствовать себя несчастной. А я решила быть счастливой, несмотря ни на что.
На улице светлело. Все ярче проступали сквозь неплотные шторы квадраты окон, в комнате редел полумрак. Упорно не спалось, внутри набирала силу приятная пульсация – ни боли, ни усталости. Вскоре бодрость плескалась через край. Стоит воспользоваться, а то следующий визит за добавкой бонусных сил может стать последним. Двое желают вернуть меня под замок, третий вообще сожрет как увидит. Я отбросила жаркое одеяло, перевернула подушку прохладной стороной вверх и с удовольствием вытянулась. Вперед, за дело! Радужные волны заплясали в воздухе, зазвенели переливами гитарных струн:
Я здесь, Инезилья, я здесь под окном
Объята Севилья и мраком и сном…
Реальность пошла рябью и лопнула как мыльный пузырь. Я стояла у самого края высоченной каменной стены, опоясывающей старинный город. Залитые солнцем черепичные крыши, остроконечные башни, извилистые узкие улочки, стекающиеся к рыночной площади. Шпиль ратуши, белокаменный храм с провалом кладбища… Ау, девочка! Где ты могла умереть? Да где угодно. Город большой, и обойти, видимо, предстояло весь. Откуда начать? С молочной лавки, где мерцала точка выхода? С кладбища? С ратуши? Или с любимой всеми рыночной площади? Стоп! Как странно… По улочкам ползало около десятка отпечатков, но ни одного не было именно на площади. Почему?
Я спрыгнула вниз и решительно направилась к центру, петляя по уютным улочкам и переулкам. В ряду кованых солнышек на ограде кладбища по-прежнему не хватало одного, того самого, которое сейчас активно нервировало кроликов. У массивного склепа, взявшись за руки, стояла кучка подростков с напряженными лицами. На физиономии смуглого патлатого главаря отпечаталась крайняя степень энтузиазма. Судя по долетающим обрывкам фраз, фан-клуб пытался «силой коллективного разума» переместить Кису назад. Логично, фанатеть лучше в комфортной обстановке. И с непокусанными задницами. Шикарную подставу устроила им новенькая девочка-тьма. Пожалуй, она начинает мне нравиться. Тот еще тролль!
На площади было непривычно пусто. Ни души… Энергетические отпечатки маячили поблизости, но сюда никто не забредал. Так-так. Я с любопытством огляделась. Та же мостовая, тот же невзрачный помост, та же ратуша. Ё-моё, часы… Они идут! Рядом взметнулись искры, запахло гарью. Пламя взвилось стеной, огромной, обжигающей. Оно ревело, клубами лопалось в небе, хрустело помостом. Бросило в жар, норовя расплавить изнутри. Минута – и огонь погас, испустив тонкую струйку дыма, да и та мгновенно рассеялась. Будто и не было ничего. Загадка, вот ты какая… Испанский город шестнадцатого века, костер на площади, погибшая девочка с необычными способностями. Без вариантов.
Замереть, прислушаться к шуршанию воображаемых страниц. Последняя – смятая, обгоревшая, такая горячая. Долго не удержать. Впусти! Она открылась охотно. Распахнулась как ждущая прочтения книга, окунув с головой в самое начало. Исабель, неполных семнадцать лет. Звонкий смех, ямочки на щечках. Она умела радоваться, всегда находила чему, и грустила лишь иногда, тайком, думая о маме. Но это была светлая грусть, потому что Исабель маму не помнила. Совсем. Зато отец единственную дочку любил и баловал. «Очень сильно баловал» – ворчала иногда кормилица, которая ее вырастила. Вырастила и осталась с ними жить, помогая по хозяйству и присматривая «за чикитой». Руки кормилицы постоянно работали, а язык болтал, рассказывал разные истории. Исабель одну особенно любила, про своего отца. Это была очень романтичная история. Давным-давно молодой иностранец прибыл в Испанию с родным посольством. Потом – предательство своих, нож в бок, любовь с дочкой спасших его людей. Выздоровев, женился и остался. Говорил, что не жалел, и Исабель видела – правда. У них была стекольная мастерская, лучшая в городе, уютный дом, пусть и у самой стены, насквозь пропахшей копотью. Когда кормилица неожиданно ушла, Исабель долго плакала. И появилась она – Марта. Отец сам не понимал, почему взял ее – никому не известную сиротку из далекой деревни, ровесницу дочери. Исабель знала ответ – новая служанка тоже умела видеть больше, чем другие. Влиять, располагать. Светилась ярко и странно. Исабель раньше подобных себе не встречала, испугалась вначале сильно. Но Марта на Исабель смотрела еще испуганней, чем та на нее, старалась по дому так, что выходных не брала и иной раз спать не ложилась. Постепенно Исабель привыкла. И началось… Разговоры обо всем на свете, секреты шепотом. Будто обрела сестру, которой никогда не было. Двойная порция улыбок, теплые объятия. Долгожданный привкус счастья.
Марта день ото дня сияла все сильнее, почти искрила. Неправильно искрила, опасно. Исабель терпела, но потом начала беспокоиться. Марта могла задуматься так глубоко, что не сразу растормошишь, а порой смотрела сквозь Исабель, словно не узнавала. Рисовала какой-то знак постоянно – угольком на клочке бумаги, пальцем на ладони. Мгновенно сминала, стирала, прятала, только заглянешь ей через плечо. Марта тоже за Исабель переживала, говорила – осторожнее. Видишь, что лгут – молчи, и вообще не выдавай то, чего знать не должна. Но как молчать, если под носом что-то несправедливое творится? Молочник вдову мясника обсчитывал, а теперь все честно. У соседки котенок потерялся, Солнышко. Весь день искали-искали, не нашли. А Исабель сразу приметила слабое мерцание на кладбище, за старым могильным камнем. Забился в дыру и застрял, бедняжка, от страха лишь шипел и царапался. Успокаивала его целый вечер и вытаскивала оттуда, а Марта стояла рядом и твердила – глупо открываться, пожалеешь. Соседи злые, в глаза улыбаются, а за спиной шепчутся. Не ровен час, дойдет до недобрых ушей. Неправда это! Соседка вон как благодарила и хвалила, а Марта просто трусиха. Такая трусиха, что даже в чудесные миры с ней не ходила – боялась сильно. Но им и без того было хорошо.
