Я думал, что взбешусь от долгого воздержания, но мы выматывались так – даже я, несмотря на свой «антиграв», – что о бабах как-то и не вспоминалось. Нас радовало только то, что противник выматывается не меньше и это снижает его преимущество в подготовке. Будь ты хоть трижды «коммандос» – много ли от этого толку, если ты ухайдакан, как загнанная лошадь?
Периодически нам попадались по дороге маленькие горные деревушки. Горцы есть горцы – что на Кавказе, что тут. Грань между мирным крестьянином и разбойником-профи тут зыбкая и расплывчатая. Будь мы слабы – мигом познакомились бы с их вымогательством и за проход по «их» тропам, и за воду из «их» источников. Но наши силы выглядели внушительно, и все, что от нас требовалось, – это не трогать их первыми. Более того – узнав, что мы кого-то преследуем и поняв, что мы сильнее преследуемых, некоторые охотно присоединялись к нам. Ведь где победа, там и грабеж побежденных, а пограбить – если за это ничего не грозит – какой же горец от такого откажется? В результате у нас не было недостатка в проводниках, помогающих нам выбрать самый удобный путь и облегчающих контакт с гордыми обитателями следующей деревушки.
Но главное достоинство селений горцев было в том, что они служили надежными ориентирами. Не то чтоб полноценные карты, но более-менее приемлемые схематичные изображения местности иберы знали и применяли. Деревушки помогали точнее определиться с текущим местоположением. Сносясь через конных гонцов с отрядом, идущим по следу противника, мы могли держать друг друга в курсе обстановки. Уже на третий день похода погоня сообщила, что идет по следу суточной давности, из чего Тордул, сверив на своей «карте» местоположения обоих отрядов, вычислил, что мы с преследуемыми почти поравнялись.
Ближе к вечеру того же дня южнее и несколько впереди мы заметили добротный дымок – вскоре, впрочем, исчезнувший. На «карте» там была обозначена мелкая деревушка в несколько дворов. Это нас несколько озадачило – до сих пор противник, по сообщениям погони, все встречные селения старательно обходил, стремясь даже не попадаться на глаза их обитателям. Но предположение о пожаре по недосмотру самих горцев выглядело еще маловероятнее, и наш командир, поколебавшись, пришел к выводу, что что-то у преследуемых нами головорезов пошло не так. И действительно, на следующий день гонец от погони сообщил, что все обитатели деревушки убиты, несколько женщин перед смертью изнасиловано, а один из убитых никем из местных не опознан и похож на наемника из числа преследуемых. Дальше же следопыты погони по кровавому следу обнаружили в зарослях еще трех мертвых наемников – видимо, добитых своими же тяжелораненых…
По оценкам нашего командования получалось, что у противника осталось не более полутора десятков полноценных бойцов, и этим было бы грех не воспользоваться. В тот день мы должны были уже опередить их, а на пути лежал небольшой городишко.
Собственно, по меркам долины это была обыкновенная деревня – размеров, скорее даже малых, чем средних, но сейчас она обнесена валом со стеной, что и делало ее в глазах горцев городом. Его силы последние из примкнувших к нам горцев оценивали в пять, максимум шесть десятков более-менее боеспособных мужчин. Немного по нашим меркам, но для преследуемой нами банды явно чересчур, и по всем видам выходило, что ее главарь обойдет этот городишко десятой дорогой, а поскольку стоит «город» на берегу притока Бетиса – форсирует его севернее или южнее. Речка была довольно бурной и подходящими для переправы местами не изобиловала – в каждом из интересных для нас мест всего только по одному и имелось.
Подумав, Тордул отправил гонца обратно с приказом немедленно выслать вперед всадников и занять южную переправу, а пешим ускорить преследование. Наши же конные понеслись к северной переправе, а мы, пехота – со всей возможной поспешностью следом за ними. Приближался решающий момент – тот самый, ради которого мы и ломанулись в этот бешеный поход «по долинам и по взгорьям»…
По нашим расчетам главарь банды должен был выбрать северную переправу – с юга слишком близка была уже равнинная часть долины с бушевавшим на ней мятежом, что было бы для него рискованно. Поэтому, оседлав брод и разместив в зарослях засаду, наш «почтенный» занервничал, когда противник так и не появился. Сил было более чем достаточно, и два десятка он послал на всякий случай к южной переправе. Но прибывший оттуда гонец сообщил, что и там противник не появлялся. А потом прибежал пеший гонец от основных сил погони, от которого мы узнали, что преследуемая нами банда вместе с похищенными неожиданно направилась прямо к городишке и, после коротких переговоров с привратной стражей, была впущена внутрь.
Подступив к «городу», наш командир с небольшой свитой приблизился к воротам и объявил страже, что желает говорить с вождем. И получил через некоторое время весьма оскорбительный ответ, суть которого сводилась к тому, что великий царь – ага, именно царь – Реботон прощает ему его дерзость и повелевает убраться восвояси, покуда он не передумал.
– Кто такой этот Реботон? – озадаченно спросил Тордул у сопровождавших нас горцев. И был поражен, когда услыхал, что это и есть вождь «города», ничем кроме него больше и не владеющий. То есть те пять-шесть десятков человек, включая и мало что умеющих ополченцев, о которых горцы сообщили ранее, составляли вообще все его войско.
– Ясно. Я испуган. Быстро бежим отсюда, пока великий царь не передумал! – нарочито дрожащим голосом предложил наш командир, заставив нас едва не надорвать животы от хохота. Слыхавшие передавали по цепочке тем, кто не слыхал, и вскоре уже хохотали все полторы сотни подступивших к «городу» людей. Смеялись даже горцы, в чьих глазах «городские» укрепления выглядели куда солиднее, чем в наших.
9. На войне – как на войне
– Мы осаждали город три дня, а на четвертый Соколиный Глаз увидел, что у города нет южной стены! – специально для иберов Володя несколько отредактировал в более злободневном на данный момент духе бородатый анекдот про Чингачгука и его друзей, плененных гуронами и посаженных ими под замок в сарай. Такой юмор оказался вполне интернациональным, и местные сослуживцы ржали, хлопая себя ладонями по ляжкам.
У «города», осажденного нами, южная стена имелась. Но стена – так, одно название. Обыкновенный деревянный частокол. И чтобы увидеть это, нам не требовалось никакого Соколиного Глаза – все было прекрасно видно и нашим собственным глазам, когда мы разглядывали крепость сверху. Если рассудить по справедливости, то вины «великого царя» Реботона в неравномерной защите его «города» не было – он просто не успел. Как объяснили горцы, «великим царем» он сделался не так давно, и времени на преобразование обыкновенной деревни в город ему не хватило. До идеи советского стройбата в местном социуме как-то не додумались, и отважным воинам «великого» вкалывать на строительстве укреплений было категорически невместно. А рабов самопровозглашенный царь добыл лишь пару десятков, и выполненный ими объем работ, учитывая их количество, невольно внушал уважение. Да только мы нагрянули «вероломно, без объявления войны», не предупредив заранее и не дав «великому царю» времени на замену частокола с южной стороны полноценной стеной. Справедливо ли было винить в этом его?
