– Кто? – не понял Клокс.
– Узнаешь, – раздалось чуть слышно, и за стенами все стихло.
– Ушел? – спросил Дойтен.
– Боюсь, что мы узнаем это только утром, – снова растянул губы в бледной улыбке Мадр. – Или хочешь выглянуть и посмотреть? Если кому до ветру надо, пожалуйте в конюшню. Я, к примеру, дальше не ходок.
– Что это значит? – спросил Клокс, отойдя от двери.
– До утра мы доживем точно, – зажмурился Мадр. – И меня это вполне устраивает. А пока нам придется довольствоваться компанией двух трупов. И знаешь, Клокс, удивительно, но я совершенно не хочу есть! А ты, Дойтен?
– Нет уж, – сглотнул Дойтен.
– При чем тут жратва? – сплюнул Клокс. – Что думаете?
– Не только мы посланы сюда, – пробормотал Дойтен. – Я не знаю, что случилось в Дрохайте, но, похоже, что это интересует не только Священный Двор.
– С чего ты взял? – открыл глаза Мадр.
– Тогхай – не имя, – объяснил Дойтен. – За Черной грядой – дирги там или еще кто – так называют посыльного.
– Посыльного? – удивился Клокс.
– Особого порученца, – прошептал Дойтен. – Переговорщика, устроителя, примирителя или тайного убийцу. Избранного. Того кто торит путь. Пробивает и метит дорогу. И ветер тоже так называют. Ветер с запада. А еще духа, демона, которого выкликивает в танце шаман. Того, что за людьми присматривает. Его так и зовут иногда – соглядатаем.
– А ведь это была его магия, – проговорил, снова закрыв глаза, Мадр. – И он мог выкурить нас отсюда, как бортник пчел из дупла.
– Но не сделал этого, – кивнул Клокс и вновь посмотрел на тушу. – И гибель огромного зверя, которого он назвал хорошим воином, менее важна для него, чем то, что стряслось в Дрохайте. Интересно, о каких общих знакомых он упоминал? Значит, говоришь, за Черной грядой? Шипы-то ведь тоже оттуда родом?
– Угу, – буркнул Дойтен. – С другой стороны, до Нечи больше двух тысяч лиг. И шипы не диргские. Хотя там и без диргов полно погани, не к ночи будь она помянута.
– Что же все-таки стряслось в Дрохайте? – вдруг засмеялся Мадр.
Зубы его явно стучали друг о друга.
– Не помню, – удивился Дойтен. – Голоса этого Тогхая не помню. Только что слышал и забыл! Как мы его узнаем?
– И я не помню, – замер Клокс.
– А не было голоса, – снова клацнул зубами Мадр. – Стук был, а голоса не было. Он в голове звучал. У каждого. Страшное дело.
Глава вторая. Нюхач
О Чидском озере в Ардане слышал каждый. Черная, с зеленым отливом икра поставлялась с Чидского озера, белая бескостная рыба, ее источник, отсюда же, бесценная прозрачная рыбица добывалась только подледным ловом и только здесь, еще более дорогой опять же белый мех рэмхайнской куницы приходил с заснеженных берегов того же водоема. И вроде не так далек был этот край от стольного Тэра, от обжитых городков, ничем не огороженных сел и распаханных полей, но охотников прогуляться без особой нужды в здешние места находилось немного. Уж больно дурная слава ходила об окрестностях озера. О вздорных нравах здешних обитателей, которые не брезговали разбоем. О непролазной топи по его южному берегу, служащей обиталищем злого гнуса. Об опасных дебрях, заполняющих рэмхайнскую пустошь с севера. О самих рэмхайнских скалах еще севернее, где вечно происходило что-то непонятное и пугающее. Да чего там говорить, тот же страшный Бейнский лес начинался не так далеко. Конечно, сначала надо было бы миновать широкую Курсу и разгульный, пропитанный угольной пылью городок Амхайн, чтобы углубиться в опасную чащу, но что такое две-три сотни лиг в нынешние времена? С другой стороны, откуда же все-таки бралась бы в Ардане икра, рыба и белая пушнина, если бы не охотники и рыбаки? Ну или хотя бы не самые удалые из них?
Дойтену уже случалось бывать у Чидского озера. В Дрохайт – городок отчаянных чидских добытчиков, что пользовался едва ли не более дурной славой, чем весь здешний край, – его, правда, не заносило, но выбираться на берег из дебрей приходилось. Последний раз так и искупаться пришлось. Подлый амхайнский колдун уходил от троицы Священного Двора Рэмхайнской пустошью, путал следы и вздумал отсидеться под крутым берегом в холодной чидской воде. Хитрец дышал через выскобленную овечью кишку, прилепленную к еловому плывуну, но не учел, что каждый его вдох разносится окрест хрипом и хлюпаньем. Можно было, конечно, заткнуть устье кишки или воды туда плеснуть, Дойтен так тогда и сделал, да запуталась дыхательная снасть в корягах, а вместе с ней и бедолага. Вот и пришлось нырять, распутывать, вытаскивать на берег, а потом еще и приводить полуутопшего в себя, и все для того, чтобы доставить поганца в стольный Тэр и сдать властям на поругание плетьми и всяческое умаление зловредной плоти. Впрочем, до выплаты внушительных сумм, уворованных мастером дурманов и наваждений у наивных, хотя и хитроумных по собственному разумению амхайнцев, вряд ли могло дойти. Все успел спустить подлец в придорожных трактирах. Зато именно в том году Дойтен получил от предстоятеля Священного Двора благодарствование и два месяца отдыха, в которые и поехал в сторону родной Нечи, да не доехал, столкнулся в придорожном Граброке с молодой горожанкой и утонул на эти два месяца в ее прозрачных глазах.
Но с тех пор ему снилось море. Не светло-серое в зимнюю или зеленое в летнюю пору море возле утесов родной Нечи, а похожее на черное бескрайнее зеркало. Клокс в ответ на его сетование ответил как-то, что нужно было присматриваться, когда он в воду сигал, таким как раз и было тогда Чидское озеро – черным и гладким, но Дойтен только недоуменно помотал головой – в его сне Рэмханские горы вставали далеко у горизонта, точно за черным зеркалом, бледными силуэтами, перемежаясь с облаками, упирались в небо за его гладью, а как это могло быть, если он вместе с Клоксом и Мадром как раз и был на северном берегу, и горы вставали не за гладью, а за спиной и Дойтена, и всей троицы? Клокс только пожал плечами и буркнул, что гиблое это дело – толкование снов. Как захочешь, так и переложить можно, кто его знает, что то или иное сновидение значит, если сегодня снится одно, а завтра совсем другое? Может, суждено Дойтену оказаться и на южном берегу, а может и вовсе он чужой сон видит? А если хочет избавиться от морока, то уж пусть в следующее благодарствование не смолит лыжи в сторону Нечи, а добирается до Дрохайта, смотрит на черную гладь с южного берега и радуется, что сбылось его сонное знамение и никакого вреда оно ему не принесло.
Тогда Дойтен только посмеялся. Еще чего не хватало, тащиться на южный берег мрачного озера в забытый богами край, когда настоящее море – целый Цветочный залив в Тимпале под боком, не говоря уже о глазах его новой подруги-молочницы, которые показались Дойтену глубже любого моря, пусть и не так просто было до них добраться. Но вот ведь какая напасть – и нескольких лет не минуло, и вот он на южном берегу того самого озера.
Черного зеркала не было. Горы еще как будто угадывались в мглистой дали, а поверхность озера рябило мелкой холодной волной от стылого ветра. Ранним утром, когда троица выбралась из оскверненного двумя смертями дома егеря и наконец вдохнула не отравленного поганым варевом воздуха, а вольного арданского ветра, лица всех троих обжег накативший холод. Тяжелые снеговые облака к утру утонули в сером небе, и предзимний лес сковал бесснежный мороз, да такой, что пожухлая листва трещала под копытами лошадей словно подсохшая дранка с крыши рухнувшей крестьянской избы. Мадр тут же обошел дом со всех сторон, нашел свежие кости растерзанных лошадей егеря и много других следов. Редкие отпечатки тэрских сапог перемежались звериными следами, но и последние уходили обратно к покинутой путниками дороге.
