– Чтобы я поддался ему, – прошептал Тис. – Чтобы я утолил жажду. И тогда боль обратится силой. Безмерной силой. Бесконечной силой. И легкостью. Это точно был Олс. Я подумал, что он вселился в Тида. Но когда я пытался убить его, я словно забыл об том, что Олс в Тиде. Тид не мог увернуться. Я помню, я, кажется, нанес удар. Или нет?
– Хорош бы я был, если бы отправил с нездоровым мальчиком, вооруженным мечом, старика, которого он может убить, – устало покачал головой Гантанас. – Я бы не поставил на тебя и одну монету против тысячи. Будь ты даже на три шага ближе к Тиду. Думаю, что в короткой схватке даже Юайс бы ему уступил. Лучший мечник Фоскада на протяжении полувека, вот кто такой Тид. И не только. Но прочего тебе знать пока не нужно. Тид просто перехватил твой удар и дал тебе по лбу. Поэтому у тебя болит голова. А потом забросил тебя на лошадь и привез сюда, и ты намял бока о седло. Тид знает секреты ближнего боя. Он бы срезал всю шнуровку с твоего котто, прежде чем ты выхватил меч из ножен. А знаешь, что его больше всего возмутило? Не то, что ты напал на него и называл поганым именем Олса, а то, что вы не закончили обмер. Теперь ему придется ехать туда еще раз. Но, наверное, теперь уже с Уинером. Или с Тайсом. Хотя он уговаривает, чтобы я послал с ним Крайсу. И вот это как раз зря. С Крайсой всякий бы поехал на обмеры. Пусть даже она и близко никого к себе не подпустит.
– Я даже не знаю, что такое Фоскад, – прошептал Тис. – Хотя, я тоже, кажется, говорил это уже.
– Прости, – вытер выступивший пот на лбу Гантанас. – Я уже не молод, и хоть силенки еще есть, тяжело мне сидеть возле тебя. Знаешь, это как тепло от камина. Заходишь в комнату, если камин натоплен, тебе жарко. Но если ты зашел с холода, то какое-то время тем, кто в комнате становится прохладнее. Понимаешь?
– Нет, – мотнул головой Тис. – Здесь нет камина, а мне жарко. Кажется, руки сейчас загорятся.
– Ты еще ребенок, – вздохнул Гантанас. – А я уже старый человек. Но главное в том, что я взрослый человек. И не мерзавец какой-то. Надеюсь на это, по крайней мере. Знаешь, что это означает?
– Нет, – снова мотнул головой Тис.
– Это означает, что я не могу смириться с тем, что тебе плохо, – ответил Гантанас. – Никто в крепости не может смириться с тем, что тебе больно. Точно так же, как любой здоровый человек, любой «небезумец» не может равнодушно смотреть на то, когда мучается ребенок. Когда плохо человеку. Даже Уинер, вечный ворчун, сторонится тебя. Потому что он принимает на себя твою боль, хочет этого или нет. Я принимаю на себя твою боль. Хила принимает на себя твою боль и сейчас отлеживается в своей комнате. Тид принимал на себя твою боль, у него в глазах темнело, когда он замерял с тобой развалины Белой Тени. И никто из нас не Джор, который как колдун, может быть, не слишком многое умеет, но оказался способен сдерживать твою боль последние полгода. Этот твой срыв, который может оказаться и не последним, должен был случиться давно. Каждый из нас словно тряпка, которая промокает твой лоб. Теперь ты понимаешь, почему ты остался в крепости?
– Зачем это все нужно? – спросил Тис.
– Мы в ответе за тебя, – пожал плечами Гантанас. – Ты член нашей семьи. А для меня еще и дальний родственник. Мы в ответе за всех. За Джая, который исполнен честолюбия и зависти. За Флича, который готов променять на силу и могущество все, что угодно. За Олка, который всех вокруг себя числит врагами и никому не верит. За Йоку, в которой, как в семечке вызревает самолюбие и презрение ко всем, кто слабее ее. За Мисарту, что покрывает свое нутро непроницаемым слоем брони. За Фаолу, которая боится всего на свете, потому что однажды испытала такой страх, который не пожелаешь никому, и немного и ненадолго потеряла рассудок. За всех. Тут нет нормальных детей, Тис. Каждый из вас словно кровоточащая рана. Просто твоя – больше других. И она к тому же не заживает.
– Зачем это все нужно? – повторил вопрос Тис.
– Ты спрашиваешь, ради чего наши труды? – спросил Гантанас. – Какие плоды мы собираемся получить, если готовы поливать корни плодовых деревьев собственной кровью? Только ли страх перед грядущими бедами заставляет нас собирать подобных тебе по всей Ардане? Чего мы хотим? Создать из вас великих воинов и магов, которые сохранят эту землю? Или всего лишь помешать вам стать мерзавцами, которых из вас могут сделать в логове Черного Круга, которое они называют Колыбелью? И кто все-таки из нас мерзавцы – мы или они?
– Все это сразу и вместе, наверное, – прошептал Тис. – Разве только кроме мерзавцев. Вы не похожи на мерзавцев. Мерзавцев я видел достаточно. Они с той стороны. Это я точно знаю. И кроме всего прочего они убили моих родителей.
– И не только их, – опустил голову Гантанас, но вдруг улыбнулся. – Однако, спасибо и на этом. Знаешь, я отвечу на твой вопрос странно. Да, мы и в самом деле думаем, что такие как вы могут спасти эту землю. Но не принося себя в жертву, а взявшись за работу, как взялись за нее однажды мы. Я вообще не люблю жертвы. Если кто-то приносит себя в жертву, значит, кто-то плохо отработал на своем месте. И мы действительно не хотим, чтобы кто-то из вас поддался на соблазны, на обещания, на посулы или даже сломался под пытками, которые могут быть куда как менее страшными, чем то, что выпало тебе, Тис, но все равно окажутся невыносимыми. Но главное не это.
– А что? – спросил Тис.
– Знаешь, что меня мучает больше всего? – спросил Гантанас. – Там, в Дрохайте, где ты выдержал, может быть, одно из самых тяжких своих испытаний – испытание убийством другого человека, там было еще два мальчика.
– Ран и Казур, – проговорил Тис. – Один из них маленький мерзавец, другой – маленький герой.
– Это так и не так, – вздохнул Гантанас. – Если бы ты знал, сколь часто судьба человека определяется случаем, ты бы не торопился выбирать за них их дорогу. Да, есть немногие, которые противостоят любым невзгодам и скорее примут смерть, чем сломаются. Таким был Казур. Таких можно пересчитать по пальцам, я знал немногих и не могу с полной уверенностью причислить себя к подобным Казуру. Но я знал сотни тех, кто стал героем по воле случая, но проявил ничуть не меньше доблести, чем Казур. Я почти так же, как от твоей боли, мучаюсь от того, что упустил и одного, и другого. Пусть даже Тид и сказал мне, что Ран, который приходил сюда и говорил с ним, подобен клубку ненависти и страха одновременно. Я все равно виноват в том, что упустил его. Но Казур, конечно, особая боль. И Алаин, или кто там замучил его, просто не понимали, что они уничтожают.
– Разве он стал бы служить ей? – спросил Тис. – Я не встречал более стойкого мальчишки. Даже тогда, когда он поддался крику Рана и стал бросать ножи в меня, он сделал это лишь потому, что тот пригрозил, что изобьет беспомощного и безобидного Мичана. Я уже предвкушал драку, в которой убью его, когда буду защищать Мичана, но Казур все же стал бросать ножи. В сторону. Он ничего не боялся. Разве он стал бы служить Алаин?
– Думаю, что нет, – ответил Гантанас. – Но ведь она и сама словно вылеплена из боли и страданий. Я не знаю ее так как тебя, но кое-что доходило до меня. Это особая семейка. И в ней есть как мерзавцы, такие как Файп или Дейк, так и чистые души, вроде твоего названного отца или сестер Алаин. Да и их мать была достойной собственного рода, какую бы ненависть к мучителям не вынашивала она в себе. А вот твоя тетка Алаин, которая по воле случая стала убийцей, могла бы оказаться и на этой стороне, но оказалась на той. И теперь она там пытается быть первой среди гнусных. И у нее это получается. Да и с Дейком не все так просто. Но их отец… Он чудовище. Хотя внешне – обычный человек.
