– Да, – хохотнул Дойтен. – И медом обмажешься для аромата. Будь у меня дочка с таким характером, я был бы уверен, что она за себя постоять сможет. Зачем же ты встала у этого стола, зачем под ножи пошла?
– Под ножи? – удивилась Дора. – Разве что в глупой забаве поучаствовала. Ран сказал, что я трушу. Хотя сам трясся от страха, что я хозяину донесу. Не того надо было бояться. Если ломаешь всех вокруг, будь готов, что кто-то не переломится. И ломаться придется самому. Сразу видно, что хуторский. В деревне не жил.
– Ломать всех вокруг себя? – переспросил Дойтен и окинул взглядом мальчишек. Ран язвительно улыбался, а Казур, Драхт и Мичан уныло смотрели в пол.
– Ничего страшного, – поспешил объяснить Тусус. – Как это у детей бывает? Подай, принеси. Вымой за меня. Оттащи помои за меня. Бывает. Да и что они там бросали? Овощные заточки на половину ладони? Ими только чеснок колупать. Да и не умеют они еще ничего.
– Научимся, – хрипло буркнул Драхт, покосившись на доску, на которой висели связки чеснока. – Просто ножи нужны особые, и никогда промаха не будет. У нас их тогда не было.
– Мы специально мимо ножи бросали! – вдруг повысил голос Казур. – Так она чуть ли не прыгала с этой деревяшкой, подставляла ее!
– Ран бросал точно, – покачал головой Тусус. – Его бросок я успел заметить. Если бы… нож точно в грудь вошел.
– Да ей до груди еще года три в этом трактире помои таскать! – выкрикнул Ран. – А то и четыре! Сопливая она еще для груди! Она ж пока еще как водная гладь! Вот, братца своего спроси! Есть у нее что? Он уж успел ее облапать? Или нет? Или память отшибло? Разделочной доской!
– Заткни пасть! – почти завизжал стоявший до сей поры почти безучастно Типур.
– Тихо! – оборвал крик брата Тусус. – А ты, Ран, думай, прежде чем говорить. Тебе эта Алаин защиту обещала? Может и защитит. Как коврик, на который богатые особы ноги ставят, когда в нужник идут. Но она здесь обещалась быть до начала путины, а если ты не поумнеешь, то отец отставит тебя от трактира. И ты эти последние дни будешь собственные локти грызть! А ты ведь еще и расчет хотел в дорожку получить! Или нет?
Ран хотел еще что-то выкрикнуть, но лишь заскрипел зубами. Типур хрустнул кулаками. Дойтен перевел взгляд на Дору. Она по-прежнему ковыряла в носу.
– Байрел сказал, что нет тут охотника, которого ты ищешь, Дора, – окликнул ее Клокс.
Она пожала плечами:
– Я не говорила, что он точно здесь. Но он хороший охотник. Был хорошим охотником. Кто-то о нем должен быть слышать. Главное, спрашивать. Здесь много охотников. Где еще узнавать, как не здесь? Я, когда еду разношу, у всех спрашиваю.
– А если не найдешь его? – поинтересовался Клокс.
– Не знаю, – чуть ли не с насмешкой посмотрела на Клокса Дора. – Дрохайт хороший город. Здесь можно жить. Байрел сказал, что если я продержусь до пятнадцати лет, он даст мне каморку с кухней. А женихов тут полно. Выбор, правда, не очень, да и рано мне. Грудь еще не выросла.
– Рыжая к несчастью, – скривился Ран. – Если только подстилкой.
– Тебе видней, – равнодушно ответила Дора. – Впрочем, я и сама думаю, что не задержусь в Дрохайте. Может, вернусь еще. Но это потом. Будет попутный обоз в Эайд или Эдхар, попрошусь в нахлебницы. Буду кашу варить на стоянках, за лошадьми смотреть. Я все умею.
– В Эдхар? – удивился Дойтен. – Это ж почти полторы тысячи лиг! И то, если напрямки! Что ты там забыла?
– А куда мне тогда? – как будто с удивлением посмотрела на усача Дора. – В Приют Окаянных? Кому я там нужна? Не окаянная вроде. Да и не жгу и не замораживаю ничего. Вон, Ийле сказала, что я пустая…
– Но ты же сама говорила, что можешь остаться в Дрохайте! – подал голос Тусус.
– Эдхарский мост хочу посмотреть, – понизила голос Дора. – И море. Я моря никогда не видела. Если не теперь, то когда? Как будет оказия, так и отправлюсь. Как раз к лету доберусь. Байрел обещал дать расчет, если я буду хорошо работать. Я уже больше двух месяцев хорошо работаю.
– С ума сошла девчонка, – развел руками Тусус. – Но работает лучше любого мальчишки.
– Она родилась, чтобы помои таскать! – прошипел Ран.
– Жизнь рассудит, – равнодушно бросила девчонка.
– Короткой будет твоя жизнь, – скрипнул зубами Ран.
– Раньше срока не оборвется, – пожала плечами девчонка.
– Хватит уже! – повысил голос Тусус.
– Кто-нибудь может что-то сказать про тот день, когда был убит этот… нюхач? – спросил Клокс.
– Эта Алаин два часа нас вопросами терзала, – надул щеки Мичан. – Ничего мы не знаем. Ну, нюхал он. И каждого из нас. И кое-кого из едоков. Кто ж мог понять, зачем?
– А я и сейчас не понимаю! – добавил Драхт.
– Я говорил с нашими поварами, – вдруг подал голос Ран. – Проткнуть человека или даже не человека насквозь – не каждый мясник сможет.
– А что и как, – Казур сморщил нос, – нас бесполезно спрашивать. Тут и обернуться некогда. Если даже это было перед обедом, мы уже без сил почти. Только и успеваешь бегать. Никто ничего не видел.
– Ладно, – кивнул Клокс. – Идите. Пока все. И вы, Тусус и Типур, тоже. Я тебя понял, Тусус, буду думать, что можно сделать. Но, если что и сладится, придется тебе лет пять служкой при Священном Дворе обретаться, только потом может что-то выгореть.
– Я согласен, – улыбнулся, уходя, Тусус.
– Что скажешь? – спросил Клокс Дойтена, когда в кладовой они остались вдвоем.
– Никто из них, – покачал он головой. – А ты?
– Не знаю, – задумался Клокс. – Я успел перекинуться словом с Тусусом, он и в самом деле толковый парень. Так вот он говорит, что они все детки не простые. Когда такое в жизни происходит, это как после перелома, костная мозоль нарастает. И ты вроде дитенок, а вроде уже и нет. Ран полон ненависти, но не только к имни, а как бы ни ко всем вокруг. Эти кэчские колдуны – мутный народ. Не знаю, как раньше там было, а теперь, говорят, все они под Черным Кругом. К тому же, если отец Рана баловался богопротивной ворожбой, которая в ходу в тех местах, то парень может оказаться с порчинкой. Мичан – трудяга, но не силач, поэтому отстает от прочих. Но рыбак или охотник из него и в самом деле получится. Он обстоятельный и надежный. Драхт – обычный сорванец, хлебнувший лиха. Работает, сцепив зубы. Если не сломается, встанет на ноги. Казур говорит не всё. Мечтает о Приюте Окаянных. Но боится испытания на входе, собирается чуть подрасти. Считает себя пока что недостойным. Девчонка? Характер у нее, что пружина на самостреле. Я, кстати, вот о чем подумал. Если Дора мазалась медом, чтобы ее нюхач не учуял, почему она продолжает мазаться после того, как его убила? Как тебе такой выворот?
– Чтобы умный судья Клокс ее не заподозрил, – со смешком буркнул Дойтен. – Бабы все сызмальства и мажутся, и красятся. Натура такая. Все лучше, чем мочой или потом попахивать. Или ты мальцом веревкой не обвязывался и деревяшку на пояс не цеплял? Думаешь, если она из всех самая стойкая, да ловко с собственным носом управляется, то и с мечом сладит? Ты чего? Скажи еще, что этот толстяк нюхача убил. На них дунешь, все попадают, может, только этот Ран и устоит. Хотя с ножами, похоже упражняются. Видел взгляд Драхта? Посмотри, все доска, на которой чеснок висит, истыкана. Одно слово – мальчишки… Да и если на то пошло, парень пропал в той деревне. Мадр же все вспомнил по тому донесению. Именем Тис. Чернявый. Сирота. Ученик кузнеца. Может, оттого и два меча в деле? Я бы этого Рана выбрал. А если, он все придумал про Кэчу и потому и бесится, что тайна эта его корежит? Да и нож, получается, он хорошо метал, значит, кое что может. Да и опять же – если речь о ноже идет, одно к одному.
