Дойтен вслед за Мадром шагнул к окну и при виде открывшегося ему зрелища едва не задохнулся от восторга. Края толстого стекла, изгибаясь морозными узорами, покрывала наледь, но и середины хватало, чтобы увидеть освещенную морозным солнцем черную ледяную гладь до горизонта, над которым все так же вставали мутные силуэты Рэмхайнских гор.
– Ну? – восторженно крякнул Клокс. – За такой вид приплачивать надо. Ты посмотри, народ столпился со своими придумками вдоль берега, словно вот-вот грянет колокол. И ветер южный. От берега к северу, то что надо. Смотри-смотри. Каждый к путине подготовился. Кто паруса натянул на санки, кто стальную полосу на сапоги прилепил. Не слышал о такой забаве? Тогда смотри, не моргай. Говорят, нигде больше не увидишь такого, только здесь. Осталось только колокола дождаться…
– Тень, – прошептал Мадр.
– Что «тень»? – не понял Клокс.
– Посмотри, – постучал по стеклу Мадр. – Сейчас полдень, солнце на юге. Тень от башни перед нами. Видишь блеск на срезе? Это лучи проходят через люк над лестницей в окно, из которого мы смотрим. И все.
– Что все? – нахмурился Клокс.
– Я думал Ийле на крыше, – объяснил Мадр. – Но там никого нет. Выше нас, выше окна – никого. Никакой лишней тени. Где же…
Он не договорил.
Или договорил, но Дойтен его не услышал.
У него что-то задрожало в животе. Задрожало на одно мгновение, потому что в следующее мгновение уже дрожал весь он, словно звук, сокрушительный звук колокола пронзил его до того, как коснулся его ушей. Впрочем, Ийле не обманула, в ушах он показался ему куда тише, чем его услышало тело. Наверное, услышь он звук колокола в полной мере, его бы разорвало на части. Еще через мгновение или на исходе еще первого мига донесся отзвук звона с третьего яруса. Разбитый, рассохшийся, искалеченный деревянный колокол, копия своего невидимого собрата, отозвался на донесшийся сверху, с несуществующего этажа звон и влил в этот уничтожающий звук жалобный скрип и стон.
– Святые угодники! – выдохнул Клокс, хватаясь за уши и задирая седую бороденку к потолку, но в ту же секунду Мадр заорал, тыкая пальцев в окно:
– Смотрите!
Огромная толпа добытчиков, выстроившихся темной широкой змеей вдоль кромки льда, ринулась на лед. Сотни, тысячи рыбаков и охотников, нагруженные мешками и санками, стрелами, пиками и снастями, бросились вперед. Словно темная сетка начала наползать на черную поверхность, делая ее серой. Прошла секунда, другая и вслед за бегунами подняли паруса диковинные сооружения из длинных саней с выставленными для опоры отдельными лыжами. Обгоняя бегунов, они тоже помчались на север, и управляющие ими старатели дудели в охотничьи рожки, предупреждая об опасности странных повозок, так громко, что звук их доносился в маяк. Путина началась.
– Это стоило того, чтобы приехать сюда, – восхищенно прошептал Мадр. – Что их заставляет спешить?
– Азарт, – пожал плечами Клокс. – Кроме всего прочего есть награды от цехов. Они в поплавках, вмерзших в лед на рыбьих отмелях. Есть зачем погоняться. Да и занять лучшие места – тоже важно. Касается и охотников. У них ведь тоже свои тропы, свои угодья на том берегу. Но им придется бежать чуть дольше. До того берега восемь десятков лиг.
– Давно проводится этот обряд? – спросил Дойтен.
– Лет двести, – раздался голос Ийле за их спинами. – И даже не думайте, я не могу это засвидетельствовать лично. Я слишком молода для этого.
Она спускалась из люка. Спускалась все в том же платье, в котором впервые встречала Клокса и Дойтена, и в котором Дойтен ее видел в день схватки в обеденном зале трактира Байрела. Она спускалась с крыши, на которой дул пронзительный ветер и замерзала слюна на губах, но ни на лице, ни на руках, ни на платье, ни на волосах не было и следа от этой стужи.
– Не спрашивай, – покачала она головой, обращаясь то ли к Дойтену, то ли к Клоксу, то ли к Мадру, то ли ко всем сразу. – Вы же и сами знаете, чего не следует включать в отчеты? Чтобы не прослыть безумцами… Пожалуйте к столу, я повторила тот напиток, что так понравился тебе, Клокс. Хотя, Сничта была не слишком довольна. Сказала, что так я переведу ее запасы лучшего ашарского. Ничего, не обеднеет. Кстати, спасибо ей и вам за пироги. С мясом, луком и чесноком. Как я люблю.
– А если я поднимаюсь на крышу? – спросил Мадр, когда первые чашки бальзама и первые пироги отправились туда, куда и были предназначены.
– Заледенеешь через минуту, – пожала она плечами. – Может быть, продержишься дольше, если закутаешься в теплое. Минуты полторы. Там, наверху, холод и ветер. Там холоднее, чем на кровле трактира Байрела. Много холоднее. Глазные яблоки обращаются в камень.
– Но… – нахмурился Клокс…
– Не пытайся спуститься в пропасть, если твоя веревка короче ее глубины, – посмотрела она на Клокса и перевела взгляд на Дойтена. – Открытая дверь вовсе не означает свободного прохода. Шагнув в неведомое, не обещай себе, что попадешь туда же, куда попал шедший перед тобой. Дейк понял это не сразу. Он приходил ночью. Хотел добраться до меня. Может быть, и не только до меня. Но лишь открыл люк. Ему хватило. Кожа слезла с его лица. Поэтому и взбесился. Рубанул по колоколу. По тому, что висит внизу.
– И уехал, – кивнул Клокс. – С обмороженной мордой. Зачем он сотворил все это? Все то, что случилось в Дрохайте?
– Потому что может, – ответила она, подумала и добавила. – Знаешь, бывают палачи, которые не находят себе места, если неделя пройдет без казни. Настоящие палачи, не усмирители. Причем, дело не в тоске по ремеслу. Нет. Дело во вкусе смерти. Чужой смерти. Даже на расстоянии. Даже в том случае, если это всего лишь предвкушение чужой смерти. Оно подобно отложенной сладости. И это сильнее какой-то там травы. Дейк из таких. Но…
Дойтен замер, слушая ее. Ийле улыбнулась ему, окинула взглядом поочередно всех троих и прошептала:
– Но он не безумец. Если потребуется, он будет тих, молчалив и скромен. И очень опасен. И он, конечно же, никакой не черный егерь.
– А что там летом? – ткнул пальцем в крышу Мадр.
– Пламя! – улыбнулась Ийле. – Испепеляющее пламя!
– Только ты можешь подняться… на крышу? – спросил Дойтен.
– Нет, – она задумалась. – Правда, таких людей мало и еще меньшее их число знает об этой лестнице. И уж тем более знающих о том, что они могут подняться. Из тех, кто сейчас в Дрохайте, на это способен только тот, на кого охотилась Алаин. Но он не знает об этой лестнице. Да и не полезет наверх, даже если бы знал. Он слишком мудр, несмотря на юность.
– Так он точно не Казур? – застыл Клокс.
– Казур – это моя великая боль, – медленно произнесла Ийле. – Не первая, но самая острая на сегодняшний день. Да, он тоже смог бы, но его уже нет. Я вижу многое из окон этой башни, но не все. Тот страшный обряд я не различила… Дрохайт скрыл его от меня, как он скрывает всякую магию. К тому же алтарь, на котором это было сделано, очень не прост. Но я должна была предвидеть это. Наверное, я слишком понадеялась на разум Алаин.
