Я с трудом подавила желание отодвинуться подальше от его искусственной радости. Неужели я выглядела так же, когда притворялась счастливой? Нет. У меня было куда больше практики. В его улыбке сквозило отчаяние. Это было лицо уличного артиста, который надеется на успех и излучает энтузиазм, в действительности терпеливо обдумывая каждый свой ход.
Думал ли он о том, что Виктор может попросить Анри списать семейные долги? Анри бежал с континента, только бы оказаться подальше от нас. Он бы не стал делать нам подобные одолжения. Или, возможно, судья Франкенштейн полагал, что сможет посоветоваться с сыном и решить, как лучше разобраться с единственным в доме излишеством, от которого можно избавиться в одно мгновение: со мной.
Он не знал, что я уже победила. Возвращение Виктора навсегда определит мою судьбу и защитит меня от судьи Франкенштейна. Я улыбнулась ему в ответ, и остаток ужина мы провели в неловкой тишине – товарищи по обману и недомолвкам, навсегда запертые под одной крышей.
Я определенно победила.
Глава тринадцатая
О, благодать, без меры и границ, от зла родить способная добро
– Нам нужно устроить праздник в честь возвращения Виктора! – сказала Жюстина, склонившись к Уильяму, который корпел над прописями. – Чудесно! Если повернуть «Е» в другую сторону, получится совсем замечательно! Ты такой молодец.
Эрнест, развалившийся на софе с книгой, посвященной военным победам Швейцарии, поднял на нее глаза и скривил тонкие губы:
– Я бы предпочел устроить праздник в честь его очередного отъезда.
– Эрнест! – сказала Жюстина. В одном этом слове прозвучало столько осуждения, что он виновато вздрогнул.
– Прошло два года. – Облокотившись на холодный камин, я побарабанила пальцами по каминной полке. – Ты, наверное, уже и не помнишь его!
Было начало мая; с нашего отъезда из Ингольштадта прошло три недели. В кармане у меня лежало короткое письмо от Виктора, в котором он обещал вернуться через неделю. Он сдержал слово. Возможно, когда он будет дома, мне наконец станет спокойнее.
За окном детской мне почудилось движение. Я кинулась посмотреть, но я ошиблась. Это были всего лишь обугленные корявые ветви того самого дерева, уничтоженного молнией много лет назад. Я не понимала, почему его до сих пор не выкорчевали. Почему-то оно вдруг показалось мне омерзительным. Как труп, оставленный в качестве памятника.
– Как думаешь, я теперь больше, чем он? – Эрнест поднялся и расправил плечи.
– Больше его, – рассеянно поправила я. – Нет, не больше.
Я отвернулась от окна и его ложных угроз. С визита месье Клерваля меня преследовало ощущение, что за мной кто-то наблюдает. Возможно, дело было в том, что судья Франкенштейн завел обыкновение каждый вечер ужинать в моей компании, чего никогда не делал прежде. Или в том, как пристально он смотрел на меня всякий раз, когда я поднимала голову. Но было и ощущение, что если я повернусь достаточно быстро, то увижу в окне лицо, которое смотрит прямо на меня.
Я никогда не поворачивалась.
– Думаю, когда-нибудь ты будешь выше его, – сказала Жюстина. Очевидно, сказав правду, я ранила чувства Эрнеста.
– Хорошо, – сказал Эрнест. – Я точно знаю, что буду сильнее. И еще я умею драться. А Виктор никогда этому не учился.
– Ты хочешь вызвать его на дуэль? – засмеялась я и осеклась, когда увидела, как Эрнест потирает шрам на предплечье. Делал ли он это сознательно или нет, я не знала.
Эрнест посмотрел на меня пристально, почти как его отец.
– Ты проводишь с нами столько времени. Раньше ты этого не делала.
– Может, за время нашей поездки я по вам соскучилась. – Я скосила глаза к переносице и высунула язык, словно он все еще был маленьким мальчиком. – А может, мне просто скучно.
– Не представляю, как нужно заскучать, чтобы целыми днями торчать в детской. – Он плюхнулся обратно на софу. – Не могу дождаться, когда наконец уеду отсюда. Из этого дурацкого дома, где нет соседей и совершенно нечем заняться. Я переправлюсь на другой берег и никогда больше не вернусь.
– Не говори так, – с мягкой печалью укорила его Жюстина.
Эрнест вздохнул, снова встал и подошел к ней. Все-таки он был еще ребенок: он уселся к ней на колени, и Жюстина, крепко обняв его, взъерошила ему волосы. Когда его мать умерла, он был еще маленьким, но уже достаточно взрослым, чтобы ее помнить. Интересно, кто из них ему нравился больше. Мои симпатии определенно были на стороне Жюстины.
– Я буду приезжать и навещать тебя, – сказал он. – Обещаю. И писать тебе буду каждую неделю.
– Уж ты постарайся, не зря же мы столько трудились над твоим почерком, – поддразнила она, но я видела, как она прячет грусть, рвущуюся наружу при одной мысли о разлуке. – Но пока ты никуда не едешь! Армии придется подождать, пока ты подрастешь. Дай нам еще немного времени, милый.
– А я не буду солдатом, – заявил Уильям, продолжая одну за другой вырисовывать на пергаменте корявые «Е». Жюстина слишком баловала его, позволяя расходовать хорошие чернила и бумагу.
– А кем ты будешь? – Жюстина отпустила Эрнеста и снова переключила внимание на Уильяма.
– Драконом.
– Очень достойное стремление, – сухо заметила я. – С такими амбициями ты далеко пойдешь.
Уильям захлопал длинными пушистыми ресницами.
– Что?
– Кузина Элизабет хочет сказать, что ты можешь стать кем пожелаешь. – Жюстина погладила его по кудряшкам. На его щеках появились ямочки.
Дурно ли завидовать пятилетнему мальчишке? У него, третьего ребенка в семье, будут возможности и не будет давления. Он действительно сможет стать кем захочет. Может быть, даже огнедышащим чудищем. В конце концов, богатые мужчины всегда могли делать что хотят.
– Я хочу пойти пострелять, – сказала я Эрнесту; он смерил меня удивленным взглядом.
– Правда?
– Да. Я хочу попробовать. И, думаю, ты достаточно взрослый, чтобы меня поучить.
– И я пойду! – сказал Уильям. Жюстина кинула на меня суровый взгляд и торопливо замотала головой. Она схватила Уильяма поперек живота и вернула его на место.
Но Эрнест, ничуть не смутившись, оживленно вскочил с софы.
– Я сейчас…
В дверь постучали, и в комнату робко заглянула служанка.
– Письмо для вас, мисс.
Я шагнула вперед, но она покачала головой:
– Для мисс Жюстины.
Жюстина никогда не получала писем и удивилась не меньше моего. Возможно, подумала я, это письмо от Анри. Я почувствовала укол ревности, но только отмахнулась. Раньше я хотела, чтобы и Виктор, и Анри принадлежали мне. Потеря одного из них была неизбежна. Я могла лишь порадоваться, что дела у Анри в Англии идут хорошо.
