Я настояла, чтобы Жюстина взяла себе пару дней отдыха и провела их лежа в постели или гуляя по окрестностям наедине со своими мыслями. Я знала, что ей нужно побыть одной, чтобы залечить последнюю из нанесенных ей матерью ран.
К сожалению, Уильямом в это время пришлось заниматься мне. Эрнест был достаточно взрослым, чтобы развлекать себя самостоятельно, однако отсутствие Жюстины тревожило его, и он ходил за мной хвостом, докучая и путаясь под ногами, но не вызывая, впрочем, особых проблем.
В первый день мы с Уильямом бродили по дому, заглядывая во все двери. Он уговорил меня показать ему мою комнату, куда ему запрещалось входить, а потом начал выпрашивать у меня каждую блестящую вещь, которую замечал. Этот ребенок был настоящей сорокой. Чтобы увести его, я согласилась дать ему золотой медальон с портретом его матери. Я никогда особо его не любила и уж точно не просила о таком подарке. Вещь была слишком дорогая, чтобы доверить ее пятилетнему ребенку, но я бы отдала куда больше за десять минут покоя и тишины. До приезда Виктора оставалось всего несколько дней, но легче мне от этого не становилось. Я могла умиляться детям несколько минут, но заботиться о них постоянно было слишком утомительно. Я не могла представить, чтобы Виктор по доброй воле взял на себя присмотр за детьми.
На второй день, исчерпав все средства для развлечения Уильяма, я предложила Эрнесту составить нам компанию на прогулке. Очень, очень долгой прогулке, которая уморит Уильяма настолько, что к вечеру он впадет в летаргический сон. К моему удивлению, когда мы заканчивали приготовления – корзина для пикника была собрана, а ботинки зашнурованы, – пришел судья Франкенштейн.
– Сегодня прекрасный день, – провозгласил он степенно, как будто выносил погоде приговор. Я за нее порадовалась: приговор был оправдательный.
– Да. Мы с мальчиками хотим подышать свежим воздухом и немного размяться, пока Жюстина отдыхает.
– Отличная мысль. – Он раздвинул губы, и его усы приподнялись, как занавес. Его зубы, которые он являл миру исключительно редко, потемнели от вина и чая – хотя я подозревала, что в основном это была заслуга вина. – Я к вам присоединюсь. Приятно будет прогуляться вместе. Как семья. – Последнее слово он отчеканил так, словно в руке у него был молоток судьи.
Я настороженно, но со сдержанным удовольствием улыбнулась ему лучшей своей улыбкой. В отличие от его улыбки моя заслуживала восторженных оваций.
– Это было бы восхитительно.
Итак, я отправилась в лес с тремя Франкенштейнами, от которых мне не было никакой пользы. И… это оказалось не так уж плохо. Судья Франкенштейн по большей части отмалчивался, изредка комментируя особенности того или иного дерева, величественную форму того или иного камня или бесполезность того или иного цветка.
Эрнест в присутствии отца старался идти чинно, как взрослый. Но даже он не способен был сопротивляться теплым чарам великолепного весеннего дня. Вскоре он уже с визгом и хихиканьем гонялся за братом, подначивая его.
Я смеялась, наблюдая за ними. Все-таки, подумала я, в детях что-то есть. В том, как создание вроде Уильяма открывает для себя мир, было какое-то воодушевляющее, спокойное счастье. Казалось, весь он состоит из любопытства и радости. В нем не было ни страха, ни тревоги. Неужели и я когда-то была такой? Я в этом сомневалась.
Мадам Франкенштейн мною гордилась бы. Ее дети выросли в мире и согласии. Виктору я помогла преодолеть его сложности. Я даже нашла для Уильяма и Эрнеста Жюстину, которая куда лучше меня подходила на роль приемной матери.
Я и сама могла бы гордиться и испытывать удовлетворение от жизни. Я знала, что буду гордиться и испытывать удовлетворение. Я была в этом уверена. Меня грело яркое солнце и легкий смех. Я была готова наконец сбросить с плеч напряжение и страх, в которые куталась до сих пор.
Мы нашли прелестную поляну на границе леса и соседских земель и устроили пикник. После того, как мы поели, я достала книгу, а судья Франкенштейн лег и прикрыл глаза, намереваясь вздремнуть. В своей непринужденной позе он выглядел поразительно уязвимым.
И это ужасно раздражало. Не будь здесь его, я бы сделала то же самое. Но я не могла позволить себе расслабляться на людях. Что ж, по крайней мере, у меня была книга. Я прогнала мальчиков гулять, наказав им вернуться до темноты.
Когда день начал клониться к вечеру, а я с тревогой стала размышлять о том, как мне развлекать Уильяма завтра, на поляну вернулся Эрнест. Пот лил с него ручьем, дыхание сбилось, а надежда на лице вспыхнула и угасла, когда он обвел глазами нашу маленькую поляну.
– Уильям не с вами? – спросил он.
Я захлопнула книгу и встревоженно встала. Судья Франкенштейн, который проснулся несколько минут назад, тоже поднялся.
– Что значит «не с нами»? Он был с тобой.
Эрнест помотал головой.
– Мы играли в прятки. Была очередь Уильяма прятаться. Я досчитал до пятидесяти, как он и просил. Я искал, искал – я весь лес обыскал! – но не смог его найти. Я надеялся, что он вернулся сюда, чтобы меня обмануть.
Я с досадой вздохнула. Если мы задержимся здесь еще немного, домой придется возвращаться в темноте. На горизонте собирались тяжелые тучи, обещающие грандиозную грозу. Великолепие дня развеялось. Я устала и сердилась, а кости ломило от долгого сидения на земле.
– Уильям! Игра окончена!
Мой голос звучал слишком раздраженно. Нет, так Уильяма не выманить. Я сменила тактику, и мы с Эрнестом и судьей Франкенштейном разбрелись по лесу.
– Уильям! Уильям! У меня в кармане целая куча леденцов для того, кто первым меня найдет!
Эрнест прибегнул к схожей уловке. Судья Франкенштейн просто выкрикивал имя Уильяма. Наверное, просить большего от человека, который за всю жизнь и пальцем не шевельнул ради своих детей, было бессмысленно.
Эрнест повернул назад, чтобы проверить поляну, а мы с судьей Франкенштейном, увеличивая радиус поиска, кружили вокруг места, где в последний раз видели Уильяма. Я охрипла и окончательно решила, что весь следующий день Уильям проведет в детской без всяких развлечений.
Солнце уже касалось горизонта, а дождевые облака на глазах затягивали небо, когда откуда-то сзади раздался вой, полный боли и ужаса.
Я кинулась на звук, продираясь через кусты и цепкие ветви, загораживающие мне путь. Вылетев на поляну, все еще хранившую следы нашего пикника, я увидела Эрнеста, который стоял на коленях, опустив голову. Перед ним на покрывале крепко спал маленький Уильям.
Я не знала, как ему удалось вернуться сюда раньше нас и заснуть, но…
Почему Эрнест так кричал?
Почему он просто не позвал нас?
Почему Уильям лежит так неподвижно?
Спотыкаясь, я бросилась вперед.
– Он спит, – шептала я себе, словно заклинание, отчаянно желая, чтобы это была правда. – Он спит.
