А потом я услышала другой звук.
Звук чего-то рвущегося. Ужасный скрежет металла по чему-то твердому. Взвизги пилы и чье-то затрудненное дыхание. А потом – влажное хлюпанье и стук чего-то об землю.
Только тогда я поняла: звуки исходили от меня.
Я все так же не могла пошевелиться, не могла кричать, не могла ничего – только неподвижно лежать и слушать, как меня препарируют.
Я просыпалась в холодном поту, со скачущим сердцем, но всегда – молча. Я боялась открыть рот, боялась, что смогу издать только предсмертный олений крик.
В такие ночи я тихонько пересекала коридор и ныряла в комнату Виктора. Он сонно сдвигался на край и вытягивал вперед одну руку, позволяя мне свернуться у него под мышкой. Я ощупывала свой живот, пробегала руками по ребрам. Я была жива. Я была цела. Виктор был рядом, готовый меня защищать.
Когда я спала рядом с ним, мне не снились кошмары.
Солнце почти достигло зенита, когда меня выдернуло из сна. Я зажала рот, заглушая странный вопль, который рвался у меня с губ.
Я ощупала живот, торопливо провела руками по ребрам.
Я цела.
Я цела.
Я попыталась выровнять дыхание, но события прошлого дня захлестнули меня, и панический страх из моего кошмара превратился в панический страх перед реальностью.
Вялая и отупевшая от горя, я спустилась в столовую. На мне все еще было вчерашнее платье; чулки остались где-то в постели Виктора. Никогда еще я не входила в столовую с босыми ногами. Пол был холодный и твердый, зернистый от пыли и грязи.
Судья Франкенштейн сидел за столом, закрыв лицо руками; перед ним стояла нетронутая тарелка с едой. Я заняла свое место напротив.
Он удивленно поднял голову.
– Элизабет.
– Вы не знаете, где сейчас Жюстина? – Я с трудом могла находиться в этой комнате. Мне нужно было покончить с самым страшным делом. – Я еще не рассказала ей. Я должна ей рассказать. Вчера вечером ее не было в комнате.
Он нахмурился. Вошла служанка, чтобы узнать, не голодна ли я. Я не могла даже представить, чтобы мне когда-нибудь захотелось что-то съесть.
– Зайди в комнату Жюстины, – велел ей судья Франкенштейн. – Посмотри, не вернулась ли она.
Служанка поклонилась и вышла. Мне хотелось спросить судью Франкенштейна, нет ли новостей. Не пойман ли сторож мертвецкой. Но я была уверена, что в таком случае он бы уже об этом упомянул. Он бы не сидел тут один.
– Проклятая девчонка снует повсюду и подслушивает, – сказал он, хмуро глядя на дверь, в которую вышла служанка. – Надо ее рассчитать. Кто знает, какие сплетни она унесет в город. А мой мальчик… мой крошка… – У него затряслись плечи, и он снова уронил голову на руки.
Хотя я долгое время считала его своим врагом, сейчас я видела только человека, который за свою жизнь познал слишком много потерь. Он уже похоронил ребенка, рожденного после Виктора и до Эрнеста, похоронил жену. Теперь ему предстояло выкопать на семейном кладбище новую могилу, хотя он, несомненно, рассчитывал, что следующим под могильный камень ляжет он.
– Судья Франкенштейн, я…
– Зови меня дядей. – Он поднял голову и вытер глаза. – Пожалуйста. У меня так мало осталось. Все мои надежды теперь связаны с тобой.
– Дядя, – сказала я. Слово прозвучало непривычно и фальшиво. – Могу я…
– Господи боже! – Служанка вбежала в столовую, хватая воздух ртом и распахнув глаза, в которых читалась какая-то извращенная смесь паники и радостного возбуждения. – Господь милосердный, я нашла убийцу!
Судья Франкенштейн нахмурился, но она не уходила, поэтому он поднялся и вышел за ней из комнаты. Я с трепещущим сердцем последовала за ними. Неужели сторож мертвецкой вернулся, чтобы поживиться еще? Но когда она остановилась перед комнатой Жюстины, я застыла, пораженная страшной мыслью. Неужели он убил Жюстину? Неужели он все еще был там, с ней?
– Сюда, – сказала служанка и распахнула дверь.
Жюстина – в уличном пальто, подол юбки заляпан грязью – распростерлась на кровати. Я обмякла от облегчения, но меня смутил ее вид и то, что служанка привела нас сюда. Я пощупала ее лоб. Жюстину слегка лихорадило, волосы у нее были влажные.
– Смотрите! – Служанка торжествующе вытянула палец.
На кровати рядом с Жюстиной поблескивал обвинительный приговор.
Мой медальон.
***
– Как вы можете в это верить? Это же абсурд!
Я вцепилась в руку Жюстины, притягивая ее к себе. Констебль, схвативший другую ее руку, упорно смотрел в пол.
– Прошу вас, мадемуазель, я обязан ее задержать. Жюстина плакала.
– Я не понимаю. Элизабет, что происходит? Что это они говорят про моего Уильяма?
– Ты убила моего брата! – Эрнест, вжавшись в дальнюю стену, с ужасом и ненавистью смотрел на женщину, которая любила его больше жизни. – Ты убила его! – Он сполз на пол, не переставая всхлипывать. – Зачем ты это сделала?
Жюстина попыталась броситься к нему, пошатнулась и едва не упала. Констебль воспользовался моментом и выдернул у меня ее руку. Между нами поспешно встал еще один незнакомый мне полицейский.
– Она этого не делала! – завопила я, пытаясь обойти мужчину.
Пока меня удерживали на месте, констебль потащил Жюстину через холл.
– Она не в состоянии объяснить, где находилась прошлым вечером, – сказал он.
– Она нездорова! Она едва стоит на ногах! – Я вывернулась из хватки и кинулась за ними. – Это абсурд! Она любила его!
– Уильям, – всхлипнула Жюстина и, растеряв остатки сил, осела на пол, вывернув руку, которую продолжал сжимать констебль. Другой полицейский – откуда только они взялись? Где они были, когда Уильям был в опасности? Почему их собралось здесь не меньше дюжины, словно Жюстина была опасной преступницей? – схватил Жюстину за локоть, и ее потащили дальше.
Кто-то взял меня за плечо, и я повернулась, занеся руку для удара.
Это был Эрнест. Моя ладонь застыла в воздухе. Он продолжал плакать, и в его свирепом взгляде я увидела сходство с Виктором.
– Она украла медальон! Это доказывает ее вину!
– Это ничего не доказывает, глупый мальчишка. – Я поморщилась, увидев, как боль исказила его лицо. Я опустилась на колени и подняла на него взгляд. Он был всего лишь ребенком, но почему-то мне казалось, что если он поверит в Жюстину, то это станет доказательством ее невиновности. И я знала, как больно ей будет услышать, что Эрнест поверил в эти чудовищные, лживые обвинения. – Она знает, что я бы с радостью подарила медальон ей, стоило ей попросить! У нее не было причин воровать! Она живет в этом доме. Она могла взять его в любой момент.
– Тогда откуда он у нее?
