Рассыпаясь в любезностях, Калинич распрощался с прохожим и под начинающимся дождем поспешил к своему новому убежищу.
Там, удобно устроившись на кровати и отключив лишние сейчас органы чувств, он настроил свой мозг на пульсирующий сигнал, исходящий от руки молодого опрятного господина с невероятно холодными и липкими ладонями. Как только его сердцебиение изменится сверх допустимого, Механик сразу услышит, если, конечно, тот будет находиться в пределах «слышимости», но это не так уж мало. Калинич накрывал своим чутьем половину столицы. Как только что-либо взволнует жертву сверх привычного, Калинич будет рядом, а там, глядишь, и в клетку птичка сама залетит.
Глава 7
Но если в народе ищет опоры государь, который не просит, а приказывает, к тому же бесстрашен, не падает духом в несчастье, не упускает нужных приготовлений для обороны и умеет распоряжениями своими и мужеством вселить бодрость в тех, кто его окружает, он никогда не обманется в народе и убедится в прочности подобной опоры.
Никколо Макиавелли. Государь
Пурпур и позолота тронного зала в иной день создавали бы мрачное, тяжелое впечатление. Темные доски наборного паркета сияли изнутри, навощенные старательной прислугой. Вдоль высоких стрельчатых окон, вдоль щедро одаренных золотыми позументами стен, возле порталов тяжелых, широких арочных дверей застыли немыми свидетелями грозные стражи внутренней гвардии. В этой залитой солнечным светом зале их простые одежды и брони казались неуместными, но создавали непередаваемое ощущение угрозы.
Ранее, при деде нынешнего императора, дворцовая гвардия ходила в шелках и перьях, а количеством драгоценных камней, уродовавшим ножны и перевязи, можно было смело шокировать немолодых дам.
Однако после того, как старая дворцовая гвардия показала свою несостоятельность, не сумев уберечь мать нынешнего императора, практика продажи чинов и должностей резко прекратилась. Выжившие были отправлены в позорную отставку, и при отце императора их места заняли эти неразговорчивые люди в простых одеждах и с простым, но чрезвычайно эффективным вооружением.
Капитан внутренней гвардии, немолодой князь Ксандр ван Тагос, по слухам, даже видел настоящее лицо Ореста, что говорило о безграничном доверии к нему. Говорят, что каждого гвардейца он отбирал лично, с каждым вел длительные беседы и проводил суровые испытания. Даже после того, как новый гвардеец становился ветераном, этот въедливый человек не оставлял своего подопечного без внимания. Но несмотря на свою грозную ауру и славу, в нынешнее время гвардия императора стала настолько повседневным и скучным явлением, что сами гвардейцы, по мнению двора, являлись не более чем мебелью.
Их уши слышали больше секретов, чем самые ярые сплетники. А все попытки выведать у них хотя бы самый малый слух разбивались о стену внутреннего кодекса, закона о молчании.
Лишь сам ван Тагос, а через него и император могли рассчитывать на откровения из этих уст.
И все же в иной день этот зал был бы огромен, но сегодня, в день Малого суда, когда сам император разбирал жалобы и принимал решения, этот зал был слишком мал.
Огромная масса разряженных в шелка и меха дворян, их любовниц и слуг, помощников и лакеев, просителей и послов колыхалась и волновалась, словно локальное море, вот-вот грозящее выйти из берегов.
Отдельной кучкой, островком в этом море, расположились северные варвары. Их меха и грозные лица, а также стойкий запах спиртного и общественное мнение не только выделяли их из толпы, а словно незримой стеной, магическим куполом эту самую толпу оттесняли на расстояние нескольких шагов.
Впрочем, если кто из них и был огорчен этим фактом, то не показывал виду. Сейчас эти вечные балагуры были во вполне вменяемом состоянии. Притащив из своего крыла огромный ковер из шкур, они с удобством расположились прямо на полу, разыгрывая очередную партию одной из своих варварских игр с костями, картами, рисованным на доске полем и горой фишек.
Так же, как двор привык к новым гвардейцам, он привык и к варварам. Однажды спасшие юного императора воители удостоились не только чести проживать во дворце, но и присутствовать при спасенном лично и в любое время. Но, к счастью, а может, и к сожалению, полной индульгенции за все грехи они так и не получили, как и особых привилегий. Вот и остались вечными шутами при императорском дворе. Однако шуты эти были при оружии, тогда как дворяне могли себе позволить только особое – парадное. И даже его нельзя было обнажать в личном присутствии императорской особы.
Малый суд длился с самого утра. Сейчас, ближе к вечеру, многие дамы начали покидать залу, не выдерживая многочасового стояния. А некоторые малодушные вельможи с тоской и завистью поглядывали на дикарей, разлегшихся на шкурах.
Уже многие дела были оставлены позади. Некоторые вопросы решались здесь же, а некоторые откладывались до прояснения ситуации.
Император стойко прикипел седалищем к трону, являя собой символ неприступности и несгибаемости, но его твердый голос звучал спокойно, не допуская свар и не сбиваясь от усталости.
За правым его плечом безмолвно и недвижимо застыл Красный Палач. Шкура белого волка, наброшенная на могучие плечи, делала его пост менее желанным для молодежи, изнывающей от жары и духоты. А покрытая кошенилевой краской личина и огромный миндалевидный щит с невиданной птицей вовсе отвращали молодых искателей славы. Что проку стоять за плечом правителя, если никто, кроме нескольких человек, не знает тебя в лицо, если твой голос слышат только безумные убийцы перед самой своей кончиной. Быть может, Орест вообще спит, застыв в извечной позе и спрятав взгляд под берестяной маской.
Широкая дорожка пустого пространства тянулась от трона почти до самого выхода, упираясь в короткую шеренгу гвардейцев. После очередного покушения, когда находчивый, но, увы, не такой удачливый убийца пустил арбалетную стрелу сквозь закрывающиеся двери тронной залы, ван Тагос несколько изменил диспозицию своих войск. Теперь выход, как и вход, преграждала эдакая перемычка из суровых воинов.
Очередной вопрос остался позади. Людское море несколько заволновалось, когда на пустое пространство с разных сторон ступили новые участники действа.
С западной стороны залы, освещаемый лучами дневного светила, уже решившего уйти с небосвода, но еще не готового к решительному рывку к горизонту, медленно, храня на лице спокойствие и представительную стать, ступил жрец Всеединого храма всех богов собственной персоной, сам митра Скроналис. Его белые одеяния, невесомым шелком окутывающие сухопарую фигуру, выгодно сияли под лучами солнца. Следовавшие за ним молодые юноша и девушка в простых одеждах держались за руки, опасливо поглядывая на оппонента митры, ступившего с другой стороны. Они были даже чем-то похожи: почтенный митра и невысокий худощавый посол. Похожи, как истинные противоположности.
Та Шин Г`Хат, полномочный посол, извечного врага Империи Арк, пресветлой Шинги. Бледная кожа посла остро оттенялась темным камзолом иностранного фасона. Узкие штаны, заправленные в высокие черные с золотом сапоги, широкая перевязь с коротким мечом и многочисленные перстни почти на всех пальцах были богато усеяны драгоценными камнями и щедро украшены дорогой вязью. Широкополая шляпа с высокой тульей и кистью на коротком басоне
[34], укрепленном вокруг тульи, была небрежно зажата в руке, ее роль была явно декоративной, ибо щедро напомаженные волосы совсем не были готовы для знакомства с ней.
