Третьей же проблемой отпрыска рода Пелирока было то, что никакие деньги не могли исправить его дефект, сколько бы он ни скопил. Ему никогда не стать добропорядочным гражданином. У него просто не было времени. Не зная того сам, Цафик Пелирок, прозываемый Слизнем, был уже мертв.
Он умер в тот самый момент, когда мне стало известно его имя, а может, даже раньше, когда вошел в дом на улице Платанов.
К вечеру дождь нисколько не ослабел, и, плюнув и на Цафика, и на весь мир, я, завалившись на лежанку, предаюсь мрачным мыслям.
Как ни крути, а после убийства Слизня и Падлы, последнего члена банды, ниточка обрывается. Вернее, она оборвалась со смертью посредника, пресловутого хмыря, о котором рассказывал Шушрак. Скорее всего, если бы он выжил, то на следующий день после смерти Старика погибли бы все члены банды. А может, и нет. Если посреднику еще нужен был Ржавый, тот мог и придержать банду про запас. Но так легко подобраться к ним вряд ли удалось бы.
В общей сложности, потеряв два дня из-за непрекращающегося дождя, мне все же пришлось справиться как с меланхолией, так и с подготовкой к следующей акции.
Умных мыслей о том, что будет позже, в голову так и не пришло. Единственное, на что подвигло меня описание «хмыря» – это мысли пошуршать в Тайной канцелярии. Однако эти мысли были настолько бредовыми, что бились внутри черепной коробки весьма вяло.
И снова вечер. И снова удлиняющиеся тени прогоняют из доков и пристаней рабочих. Снова замирает до следующего дня рынок и улицы, прежде несущие потоки товаров и людей, пересыхают до жалких ручейков припозднившихся прохожих. Сегодня мне противен мой образ: тугой корсет не дает дышать, два упругих куска ваты на груди, стянутые жестким лифом, пытаются прожарить грудную клетку, а тяжелое недоразумение, называемое платьем, постоянно шуршит и путается в ногах подвязанной к бедру юбкой.
Количеством ткани, пошедшим на нижние юбки, вполне можно было бы одеть двух, а то и трех мужчин, не понимаю, как шлюхи не только носят это целыми днями, но и умудряются от этого избавляться перед очередным клиентом. Зато понятно, почему оплата почасовая. Пока проститутка разденется, пока приведет себя в готовность, глядишь, уже накапала кругленькая сумма.
Мне пока везет. Изголодавшиеся без женского внимания самцы сегодня валят в бордель толпами. В суматохе гораздо легче проникнуть внутрь, притворившись одной из работающих в номерах девочек. Немного сложнее было найти тот самый номер, в котором, отдыхая после близкого общения с одной из шлюх, нежился на мятых простынях Цафик, он же Слизень.
Дождавшись, пока отработавшая свое девка покинет номер, я тихо проскальзываю внутрь.
Слизень только приступил к процессу одевания, и скрип отворяемой двери он встретил, пытаясь натянуть через голову рубаху.
Удача, пусть в нее и не верил Старик, снова со мной. Подскакиваю к Слизню и с разгону бью его в печень. Он охает, оседает на пол. Добавляю сверху ногой в голову. Сегодня не будет разговоров. Бью еще и еще, пока не вижу, что жертва в полной отключке.
Вторая фаза акции – отход.
Боги, благословите современных модниц. Помимо невообразимых платьев и неудобной обуви они привили себе новое веяние – дамские сумочки.
Ну, сумочкой это, конечно, назвать было бы странно. В подобных баулах вполне можно спрятать полную смену платья, если правильно уложить, конечно. Я умею правильно укладывать и, избавляясь от недолго послужившей, но так надоевшей тюрьмы из ткани и китового уса, быстро переоблачаюсь в спокойных тонов неширокие штаны, рубаху и легкую курточку. Платье запихиваю под кровать, предварительно вытащив инструмент.
Вот и стоило же два дня мучиться с иглой, чтобы потом ничего не пригодилось. Многочисленные петельки и кармашки со всевозможным содержимым: от пакетиков с ядами до острых шипов и ножей. Быстро вытащив все, а кое-что и выдрав с корнями, часть распихиваю по карманам, часть кидаю в сумку, предварительно вывернув ту наизнанку и превратив в обычную дорожную суму, которыми пользуются все и вся в этом городе.
Я почти успеваю до того, как Слизень начинает шевелиться на полу. Добавив пару ударов ногой в область живота, спокойно объясняю ему, почему тот мертв. Он пытается сопротивляться, но его попытки вялы и слабы. Достаю недлинный нож и, показав его жертве со всех сторон, вонзаю острый клинок ему в грудь.
Дождавшись момента, когда на губах запузырится кровь, быстро чиркаю по горлу. На всякий случай. Оглядевшись и подобрав все лишнее, оттираю и прячу в ножны клинок. Быстро сдираю с лица макияж специально припасенной тряпицей. Опомнившись, срываю с себя парик и, взлохматив волосы, выскальзываю в коридор.
Ошеломление, именно это слово приходит на ум, когда твердая, словно вырезанная из дерева ладонь упирается мне в грудь. Ноги теряют опору. Это даже не удар, толчок, но такой силы, что я влетаю обратно в комнату и, ударившись о доски пола, проскальзываю к кровати.
Под руку попадает какая-то палка, и я, не глядя, отмахиваюсь. Мимо. В комнату слово нехотя, даже не входит, а вплывает высокий человек. Опрятного вида, в одеждах светлых коричневых тонов, простоволосый, сероглазый. Его лицо словно маска: ни эмоций, ни движения, только глаза живут на нем.
Переворачиваюсь, откатываясь подальше от него. У меня в руке странная трость с серебряным набалдашником, пальцы нащупывают кнопку, и от трости отлетают ножны, обнажая недлинную шпагу с узким клинком. Сразу появляется чувство уверенности. Вскакиваю на ноги. Незнакомец, не обращая внимания на мою возню, делает шаг вперед, и я, недолго думая, совершаю выпад.
Тонкое лезвие спокойно проходит меж ребер, но на лице незнакомца проступает не боль, не страх – веселая и яркая улыбка. Я еще успеваю сжать кисть сильнее, обхватывая рукоять шпаги, когда тот резким ударом ладони ломает лезвие. Успеваю заметить и другую руку, метнувшуюся к моему горлу. Стальная хватка пальцев перекрывает доступ воздуха, но перед тем, как наступила темнота, я замечаю, что в комнате появился еще один человек.
Новый персонаж возникает словно из воздуха прямо за спиной сероглазого. И словно из воздуха появляется широкий кинжал, перерезающий незнакомцу глотку. Готовлюсь принять на себя струю крови из перерезанных артерий, но из широкой раны только сыплется пыль.
Прежде чем сознание покинуло меня окончательно, я еще успеваю удивиться красоте открывшейся картины, как в свете опрокинувшейся масляной лампы озорными искорками переливается пыльное облачко, вытекающее из шеи незнакомца.
* * *
Прибыв в расположение, капитан отпустил подчиненных и пригласил Альбина в свой кабинет. Там, за широким столом, заваленным бумагами, они неожиданно разговорились. За заполнением документов Альбин поведал капитану нехитрую историю о молодом дворянине, который хочет пожить среди народа и ищет квартирку в спокойном районе за не очень высокую плату.
Для виду поворчав, капитан почти сразу присоветовал обратиться к его сестре, которая проживала на Лесной улице в пределах Пестрого города, почти у самых ремесленных кварталов.
