– А как же уложения? Ты не можешь держать рабынь в Аркаиме.
– Ой, отстань… Я им вольную еще в Юнагре выписал. Только не отвяжешься теперь, хозяин, и все. Это в империи они такие вольные стали: шутят, развлекаются. Просто потому, что я им объяснил, что за содержание рабов у нас головы рубят. Так что теперь они не рабыни, а… не знаю я, как это назвать. В общем, у меня эксперимент: как сделать из двух дикарок достойных леди?
– Ну ты даешь! – Альбин покрутил пальцем у виска. – Смотри, как бы они сами из тебя что-нибудь не сделали.
– Да не, все нормально. Девчонки хорошие, Страта только меня беспокоит.
– Это которая?
– Рыжая. Молчит она. Говорит только шепотом и то только со мной или с Тарой.
– Тара – черноволосая?
– Ага, ей меньше досталось там, или сама покрепче. Но по ночам они обе стонут и кричат во сне. Жалко их, но я так сам скоро с ума сойду.
– Магов позови, пусть поработают с воспоминаниями на крайний случай.
– С магами особый разговор. Тот урод как раз магом и был. А девочек с детства воспитывают и обучают как-то так, что магия на них хуже действует. Вот он и взял их для экспериментов, думал секрет открыть. А когда ничего не выходило, то на них зло еще и вымещал.
– Дела… Кстати, а что у тебя с местными? У меня тут был интересный разговор с молодежью.
– Слышал уже. Да в общем-то ничего такого. Тут жил один еще, на всю голову больной – главарем у местных был. Ну он и залез ко мне вечерком в сад. Самое обидное знаешь что, Аль?
– Мм?
– Ворота открыты, входи, всем рады, никого не прогоняем. Зачем через забор лезть? Растения ломать, сад вытаптывать? Короче, ломился он, как кабан. Страта выглянула посмотреть, кто там, а он ей с ходу нахамил. Сам виноват.
– Местные теперь зуб на тебя точат.
– Да пусть их, не я начал. Слушай, тут по твоему делу расклад наметился.
– Узнал что?
– Узнал больше, чем хотел. Больше, чем ты заслужил. Темное дело, Аль. Те счета, что ты дал, они – правительственные.
– Ты уже говорил…
– Не перебивай. Я вообще сомневаюсь, что тебе следует туда соваться. В общем, деньги на них приходят из специального фонда, подконтрольного Тайному совету. Распоряжался ими некто Вордис Тлафирк – надворный советник при Тайной канцелярии. А куда он их дальше девал, про то не вызнал.
– В смысле распоряжался? Что-то изменилось?
– Пропал он, возможно, что совсем. Были слухи, что он не чист на руку. Пару раз вроде нанимал одного бандита для скользких дел. Но и бандит тот, и вся его банда приказали долго жить. Один только остался, но вряд ли надолго. Не совался бы ты туда.
– Не могу, Данте, уже затянуло так, что не выберешься.
– Плохо. В общем, было их четверо бандюганов. Предпоследнего позавчера кончили. Так что последнему тоже немного осталось.
– Про него что знаешь?
– Знаю, зовут Цафик, кличут Слизнем. Он завсегдатай веселого дома «Сестрички». Это…
– Знаю, где это, был сегодня там. Надо же, как совпало, – Альбин задумчиво потер лоб.
– Я многого о тебе не знаю, мой друг? С каких пор тебя потянуло в такие места?
– Да я по делу был, не юродствуй.
– Ну, раз так, то дорогу найдешь.
– Описание есть? Как узнать этого Слизня?
– Все есть, и его описание, и всех остальных. Погоди, кошек кликну, принесут.
* * *
Механик был раздражен. Целые день и ночь и еще день он провалялся на кровати в занюханном борделе. Столько часов потеряно зря. Мало того, Цафик в эти часы если куда и двигался, то только по нужде. Похоже, под вечер к нему вообще пришли гости, и он упился до беспамятства.
Знай Калинич, что объект не пойдет под дождем искать приключений, а будет валяться в своей халупе, он не стал бы терять время. Знай он, что сегодня Слизню ничего не угрожает, он занялся бы иными, не менее важными делами.
С трудом успокоив себя, Механик решил, что все едино жалеть о том, что не успел, уже поздно. Зафиксировав у себя в голове местоположение объекта, он отметил его ровный замедленный пульс. Механик отодвинул его образ в сторону. Нет, он не бросил слежки. Просто на краешке сознания, как индикатор, мигал и переливался флажок, отмечающий Слизня. Точно так же он мог включить и другие маячки, но такой режим был труден, приходилось концентрироваться, и он становился рассеянным. Поэтому Механик никогда не следил более чем за четырьмя единовременно, и то в таком случае не мог даже передвигаться самостоятельно. Один-два маяка, горящие в сознании, делали его просто несобранным и неловким, и сражаться в таком режиме он бы не рискнул.
Сбежав по короткой лестнице, он, толкнув дверь, вывалился из борделя прямо в дождливый вечер. Быть может, если бы не дождь, эти двери вообще не закрывались бы, пропуская в обе стороны потоки клиентов и шлюх. Но сегодня перед борделем было пустынно. Не стояли по улочкам договорившиеся о единой очереди извозчики, покуривая и травя байки. Не звучал голос зазывалы и пошленькие шуточки девочек, рекламирующих товар лицом, как говорится.
Дождь и мрак. Пелена была настолько густой, что даже Механик не мог различить света газовых фонарей, которые зажигали ежевечерне вдоль улиц и на площадях.
Машинально понизив температуру тела, дабы не чувствовать прохлады и не делиться ресурсами организма с дождем, Механик выстроил в мыслях маршрут и, прикрыв глаза, побежал прямо по лужам в сторону доков.
Было что-то завораживающее в его фигуре, несущейся сквозь грохот капель. Постепенно Калинич ускорился, глаза пришлось закрыть полностью и перейти на энергетическое, или, как говаривали в Институте, магическое зрение.
Мир преобразился. Темнота отступила, и каждая капля в воздухе или на земле, каждый камень под ногой либо в кладке стен – все расцветилось холодными, но яркими огнями.
Некоторые чувствуют запах, кто-то ощущает давление. Механик же, переходя на истинное зрение, помимо красок ощущал тепло. От каждого предмета словно исходил жар, но не тот, который идет от огня или от разогретого камня. Нет, то был особенный жар. Учителя, когда он спросил их о том, что это значит, попросили его описать свои ощущения. И когда Калинич не смог сделать это даже для себя, тогда он понял, насколько был глуп вопрос.
Каждый, умеющий прикасаться к незримому, видел, слышал либо обонял что-то свое. Механик слышал о девушке, которая, переходя на магическое зрение, не видела вообще ничего, но каждый предмет, каждый поток энергии словно пел ей свою песню. Механик не мог понять, каково жить в подобном мире, и не хотел бы сменить свои краски и свой жар ни на какие другие способы познания мира.
Улицы сменяли одна другую. Иногда Калинич пробегал мимо других людей. Невидимый им, он, однако, прекрасно ориентировался. Сам же не заметить огромные, распространяющие слепящие упругие волны жара сгустки огня никак не мог. Он словно летел сквозь огромный светящийся тоннель, уворачиваясь от препятствий и обходя преграды.
