Зимина опередили несколько деловитых товарищей в белых халатах. Они минут десять крутились вокруг арестованного, снимая отпечатки, фотографируя радужку, сливая в разные пробирки по чуть-чуть взятой у Стасенко крови и что-то замеряя непонятными приборами. Кульминацией деятельности то ли медиков, то ли инженеров стало водружение на голову арестованному загадочного обруча с мигающими светодиодами на височных частях.
– Теперь порядок, – многозначительно взглянув на Леонида, заявил один из белых халатов и добавил полушепотом: – Технология максимального уровня секретности. Скоро радиоволнам придет… заслуженная пенсия.
– Я уже понял. – Зимин кивнул. – Пока мигают лампочки, связи у него нет?
– Лампочки! – Халат усмехнулся. – Ну вы даете! Нет связи, можете быть спокойны. И снять блокиратор невозможно, об этом тоже не волнуйтесь.
Когда белые халаты закончили свои дела и удалились, Зимин уселся напротив бывшего председателя КГБ и смерил его внимательным взглядом.
Выглядел Стасенко-Гуров намного лучше, чем два часа назад. Взгляд стал более живым, синие круги под глазами почти исчезли, на губах заиграла ироничная ухмылка. Прямо-таки вернулся в человеческий облик.
«Облик не самого лучшего из людей, – мысленно закончил Зимин, – но это уже другой вопрос».
– Вы изучили историю нашего перерождения? – первым нарушил молчание Стасенко.
– Пришлось.
– Кто вас надоумил? Алевтина или Филин?
– Вам-то какая разница?
– Существенная, гражданин инспектор. – Стасенко облизнул губы. – Воды можно?
– Можно. – Зимин достал из стола бутылочку с водой и пластиковый стаканчик. – И давайте поставим ситуацию с головы на ноги. Я буду спрашивать, а вы – отвечать. Кто надоумил вас? Кому на самом деле был нужен переворот? И чего вы и ваши коллеги пытались добиться? Неужели вы действительно думали, что добьетесь какого-то результата?
– А что? – Стасенко пожал плечами. – Не окажись вы на моем пути, сейчас в Кремле сидели бы совсем другие люди.
– Вы? Или кто-то еще?
– Почему вы решили, что я задумал свою операцию с чьей-то подачи? Я достаточно влиятельный, авторитетный и самостоятельный человек. Был таким… до сегодняшнего дня.
– У вас имелся мотив?
– Власть. – Стасенко пожал плечами. – По-моему, я единственный в этой стране, кто действительно ее достоин. Нет, была еще Алевтина, а сегодня выяснилось, что и остальные, но кто они все? Алевтина – взбалмошная женщина, ей власть доверять нельзя, а Филин и его друзья… босяки! К тому же они появились в поле зрения каким-то странным образом и всего-то пять-шесть лет назад. Впервые, заметьте, Зимин, появились впервые со времен штурма Кенигсберга! То есть мало того, что они босяки, они прятались семьдесят лет в тайге! Босяки и трусы! Их место тем более в шестнадцатом ряду. Так что… кресло президента только мое и ничье больше. Я ждал удобного момента семьдесят пять лет… и вроде бы дождался, но… какого-то черта вас, гражданин Зимин, вынесло поперек моей дороги.
– Вам не кажется, что в ваших рассуждениях кроется серьезный изъян?
– Да? Какой же?
– Как вы собирались объяснить все избирателям, которые, между прочим, могли бы и не проголосовать за вас…
– Ради бога, Зимин! – перебил Стасенко. – Вы где живете, на Марсе?! Кто не проголосует за преемника действующего президента, если он скажет: «Я устал, я ухожу, а это мой преемник»?
– Пусть так. Но я не закончил. Как вы собирались объяснить, что не стареете?
– Когда мог наступить такой момент? Лет через сорок? К тому времени многое изменится. Очень многое, Зимин.
– Допустим. Но все-таки я не верю вам, гражданин Стасенко…
– Гуров. Я давно уже Гуров. От Стасенко во мне почти ничего не осталось. Да, я понимаю, почему вы решили, что у меня есть сообщники или даже некие тайные руководители. Полковник Стасенко был слабохарактерным типом. Но вы представить себе не можете, как сильно меняет личность один простой факт, что ты бессмертен. Просто выворачивает наизнанку! Плавит и заливает в новую форму! Закаляет, как лучшую сталь!
– Болтать вы по-прежнему горазды.
– Только давайте без оскорблений. Лично вам я ничего плохого не сделал.
– Лично мне вы разрушили семью. – Зимин нахмурился. – Так все-таки, кто был вашим сообщником? Кто-то должен был знать о вашей затее и помогать вам хотя бы морально, советами, анализом ситуации, просчетом последствий.
– Ну, если считать сообщником компьютерную программу «Мысленная сеть»… – Стасенко усмехнулся. – Четвертая модификация оказалась очень полезной. Особенно версия «4.1».
– Не хотите, значит, сотрудничать со следствием. – Зимин покачал головой. – Напрасно, гражданин Стасенко.
– Гуров.
– Не важно. Сами ведь знаете, сотрудничество вам на пользу. Может серьезно повлиять на исход дела.
– Если я откажусь, вы меня расстреляете? – Стасенко снисходительно ухмыльнулся. – Валяйте. Посмеемся вместе.
– Нельзя недооценивать противника, гражданин Стасенко. – Леонид указал на потолок. – Видите эту емкость? Ее установили буквально перед вашим появлением на этой базе.
Точно над стулом Стасенко висел большой плафон, вроде пожарного, что лопается в экстренной ситуации и засыпает помещение порошком.
– Огнетушитель? – Арестованный скривился. – Сожжете меня, а останки засыплете порошком? Тоже придется постараться. Если не спалите дотла, ничего не добьетесь.
– Это не огнетушитель. Это емкость с быстротвердеющим гелем. Высохнув, он становится очень прочным. Хотите превратиться в глазированный батончик и провести в таком состоянии тысячу лет, как тот джинн в лампе Аладдина? Подумайте, гражданин Стасенко. Даю вам полчаса…
Если честно, тридцать минут на размышления требовались в первую очередь самому Леониду. Допрашивать Стасенко следовало вдумчиво, с правильными вопросами, поэтому Зимин и не стал торопиться. Ну и все-таки полезно было немного помариновать самоуверенного заговорщика, подержать его прикованным наручниками к столу в холодной полутемной комнате.
Мрачноватая обстановка, конечно, могла и не подействовать на столь опытного человека… или как его назвать… на это перерожденное существо? Но Зимин не сомневался, что висящий под потолком плафон с вязкой субстанцией будет давить на психику перерожденному Гурову-Стасенко не хуже нацеленной в затылок винтовки. Оказаться в вечном заточении, словно муха в янтаре, пожалуй, худшая из всех возможных перспектив.
И Стасенко, похоже, разделял это мнение. Он то и дело поднимал взгляд к потолку и нервно играл желваками. Сквозь зеркальную стену комнаты для допросов было нетрудно разглядеть отражение всех эмоций на лице у арестованного. От гнева и ненависти до страха и отчаяния, транзитом почему-то через горькую обиду. Стасенко явно кого-то мысленно обвинял в своем провале.
