Эдуард покинул дом спустя час, после того как я его застала с любовницей. Я не знала и не хотела знать, чем он там еще занимался все это время. Я слышала из кабинета, как он выгонял машину из гаража, с визгом покидая наш дом. А я всю ночь медленно пила папин коньяк и смотрела в распахнутое окно. Разлюбила ли я его в этот момент? Нет! Не разлюбила! Всю ночь я искала ему оправдание, обвиняя во всем себя. Я не верила в кризисы в браках спустя три года. Но нашему браку почти семь лет и, по кем-то придуманному утверждению, кризис семи лет — самый переломный в семейной жизни. И если это был он, то почему так жестоко? Он мог мне изменять, трахая других женщин на стороне, он мог мне лгать о своих делах и поездках, развлекаясь в это время с очередной шлюхой. Но зачем было делать это в нашем доме, на нашей кровати, у меня на глазах? За что? И почему он испытывал от этого извращенное удовольствие, как будто наказывая меня этим? Что я ему сделала? Я ведь любила его, и как бы низко это не звучало, я все еще люблю его. Я отдала ему все: душу, тело, любовь, бизнес, деньги, слепо доверяя ему во всем. И получила в ответ растоптанную душу и унизительное презрение.
Возможно, я перестала привлекать его как женщина. Нет, не возможно, так и есть. Я сама виновата. Как говорила моя мама, женщина должна нести загадку и никогда не раскрываться перед мужчиной полностью, сколько бы они не прожили вместе. Это словно прочитанная книга — любимая, интересная, но со временем, когда мужчина читает ее в сотый раз, она жутко ему надоедает — все известно, прочитано и понятно, загадки и интриги больше не осталось, текст любим, но настолько осточертел, что становится приторным и невкусным. Возможно, мне стоило последовать совету своей мамы, а не смотреть на мир сквозь призму розовых очков, не слушать зов сердца, не раскрываться и растворяться, полностью доверяя мужу.
Все-таки, Алинка была права, утверждая, что мне нужно было держать себя в форме. Наверное, стоило было сделать подтяжку после родов, накачать губы как у этой брюнетки, нарастить ресницы и ногти, стать похожей на искусственную куклу. Как оказалось, именно такие женщины привлекают моего мужа, тощие искусственные куклы, громко орущие его имя под ним.
Я бы много ему простила — предательство, измены, то, что он имел кого — то на стороне и после этого ложился со мной в постель. Но только не то, что он делал это в нашей постели, наслаждаясь моей агонией. Хотя, кому я вру, я и это ему прощу, если он придет и попросит его простить, объясняя свое поведение. Да, я безвольная, слабая, жалкая дура. Идиотка, которая унизительно любит своего мужа даже после того, что сегодня произошло.
Слышу, как в кабинет заходит Света, садится в кресло напротив меня. Молчит, смотрит вместе со мной в окно, нарушает нашу тишину глубоким вдохом, нервно постукивает по столу.
— Я мышку в садик отвела, — тихо оповещает она меня. — Сказала ей, что ты заболела.
— Спасибо, — благодарю ее, наливая себе очередную порцию коньяка, отпивая немного, уже не ощущая обжигающего вкуса.
— Вик. Может хватить топить себя в алкоголе? Давай поговорим. Я понимаю, что это все…
— Нет! — громко обрываю ее я. — Я не хочу никаких разговоров. Не сейчас. Не сегодня. Потом… — уверенный голос срывается в истерический, вызывая поток слез. Света подходит ко мне, обнимает, прижимая к себе, гладит по спине. И я уже не сдерживаюсь, плачу, выплескивая всю свою боль.
— Поплачь, моя хорошая. Поплачь и станет легче, — медленно раскачивается вместе со мной.
— За что? Я же… — спрашиваю я, скорее себя, чем ее, не прекращая рыдать в голос. — Я же жила для него… и ради него. Я же его боготворила, — всхлипывая, выговариваюсь я.
— В том то и дело, что боготворить должен был он, а не ты. Браки, где любит женщина, а мужчина позволяет себя любить, всегда этим и заканчиваются, — тихо констатирует она. Еще вчера я бы с ней поспорила, доказывая, что муж меня любит, а сейчас мне нечего ей сказать. Мне почему — то становится жутко стыдно перед ней. Ведь Света всегда говорила мне, что Эдуард не такой идеальный, как я его видела в своих иллюзиях, а я отмахивалась от нее, доказывая обратное. — Как мне теперь жить? Что делать?
— Что делать? Поплакать, выплеснуть все наружу. Собраться с силами и жить дальше, усвоив этот урок. Снять, наконец, розовые очки и смотреть на мир через этот жизненный опыт, — спокойно и даже холодно отвечает она. — Я не осуждаю тебя. Tы жила правильно. Мыслила так, как и должна настоящая женщина, любящая жена, как учил тебя твой отец. Честно, искренне, правильно. Только он не учел, что мир жесток и таких как ты, он не щадит.
— Света, я же не смогу без него жить, — говорю правду. За семь лет нашего брака я просто разучилась жить по — другому. Я просыпалась с мыслями о нем и засыпала, думая о своем муже.
— Сможешь. Все, что нас не убивает, делает нас сильнее. У тебя дочь и ты должна жить ради нее, — быстро киваю головой, соглашаясь с ней. — Так что успокаивайся, приводи мысли в порядок, прими душ, выспись. И вечером встреть дочь, не пугая ее своим видом, — Света говорит резко и четко, в какой-то мере жестко. Но мне не нужна ее жалость, она права. Я должна взять себя в руки, спрятать свою боль глубоко внутри и не показывать дочери своего состояния. Ей не нужна медленно умирающая мать, тонущая в своей ничтожности.
* * *
Я сделала все ровно так, как и наказала мне Света. Мне просто был необходим человек, который в данный момент говорил мне что делать, и я следовала ее указаниям. Сама ничего не соображала, и мне кажется, что в какой — то мере ещё до конца не осознавала, что весь мир рухнул за одно мгновение. Я делала все на автомате, находясь в тумане. Мне казалась, что это все нереально, я просто сплю, и это мой кошмарный сон. Сейчас я проснусь, и мой мир станет прежним. Но время шло, а я все никак не просыпалась.
Я поднялась наверх, несколько минут стояла у двери нашей спальни, и так и не смогла туда войти. Комната, которая олицетворяла у меня супружескую спальню, в которой каждая вещь была подобрана мною с любовью, превратилась в комнату страха.
Я приняла душ в бывшей комнате отца, в которую раньше боялась заходить, потому что каждая вещь там напоминала о нем. Α сейчас мне было в ней хорошо. Я словно чувствовала его присутствие. Он здесь со мной, поддерживает меня и мне становится немного легче. Спать я не могла, но мне просто был необходим сон, что бы набраться сил и не пугать дочь своим разбитым видом и кругами под глазами. Тогда Света дала мне снотворное, которое медленно погрузило уставший организм в сон всего на три часа, но этого было достаточно. За время, что я спала, Света по моей просьбе перенесла необходимые вещи из нашей бывшей спальни в комнату отца.
Я привела себя в порядок, оделась. Помогла Свете убрать дом и приготовить ужин. Сама забрала дочь из детского сада. Всю дорогу домой моя маленькая мышка рвала мне сердце, выворачивая израненную душу наизнанку, спрашивая, где папа. Вот что было самое трудное для меня. Как объяснить ребенку, что папа теперь не с нами, и я не знаю, где он, что делает и когда появится. Я не смогла сказать ей правду. Я соврала, сказав, что папа в командировке, у него много работы, и я не знаю, когда он вернется. Мышка огорчилась — она набрала на море ракушек и везла домой, чтобы показать их папе. Α мне хотелось ей прокричать, что папе не нужны ее ракушки, что я теперь не знаю, нужна ли ему она, и что станет с нашей семьей. Но я тепло ей улыбалась и обещала, что скоро она сможет показать отцу свои сокровища.
