После ужина мы пьем чай в гостиной и обсуждаем всякую ерунду. Точнее, говорят женщины, я просто слушаю, наблюдая за маленькой златовласой девочкой, очень похожей Викторию. Мила играет с собакой, которая, похоже, уже не моя. Животные тонко чувствуют детей. Их искренность и невинность. Девочка дурачится с псом, валяясь на мягком, пушистом ковре, и засранец Гром без зазрения совести, даже не посмотрев в мою сторону, радуėтся этой игре вместе с ребенком.
— Нравится пес? — спрашиваю я девочку. Мила немного искоса смотрит на меня, переводя взгляд на свою маму, как бы спрашивая у нее одобрения на разговор со мной.
— Нравится, — гладит Грома, а пес-предатель блаженно падает к ее ногам, наслаждаясь детской лаской. — Он у тебя…, — запинается, — у Вас…
— У тебя, — прерываю детское замешательство, предлагая обращаться ко мне на ты, на что получаю искреннюю детскую улыбку.
— Он у тебя хороший, — заканчивает она.
— Хотела бы такого пса себе?
— Да, — отвечает Мила, с надеждой смотря на маму.
— Тогда я тебе его дарю. Заботься о нем, и он будет всегда тебя охранять.
— Но друзей не дарят. Он же твой друг, — черт, она ещё совсем мала, а мыслит очень верно.
— Понимаешь, маленькая, мне совсем некогда за ним ухаживать и уделять ему время, а он здесь скучает в одиночестве. Ты заберешь его себе, а я буду его навещать. Договорились?
— Да! — радостно восклицает девочка, и тут же дергается.
— Мам, можно мы возьмем Грома к себе? Смотри, какой он хороший. Можно?
— Да. Хорошо, — соглашается Виктория, улыбается дочери и вновь кидает на меня изучающий взгляд, как будто пытается понять мои действия. А тут ничего не нужно понимать. Все просто. Я отдал пса тому, кто действительно будет о нем заботиться.
Виктория уходит укладывать дочь спать, оставляя нас со Светой наедине. Какое-то время мы молчим, смотря на небольшой камин возле которого сидим. Поднимаюсь с кресла, наливаю себе немного коньяка.
— Налейте и мне, пожалуйста, — просит женщина. Наполняю второй бокал, отдаю его Светлане, сажусь в кресло, отпиваю немного обжигающей жидкости. Думаю заполнить наше молчание какой-нибудь беседой, но женщина меня опережает.
— Не играйте с ней. Не давайте лишних надежд. Второго предательства и потери она не переживет, — тихо, но очень убедительно заявляет она. Долго не отвечаю ей, смотря на огонь, обдумывая ее слова. Да я играю, но надежд не даю. Виктория об этом знает.
— Я никогда и никому не даю лишних надежд, изначально обозначая рамки и границы, — Светлана немного усмехается, отпивает коньяка.
— Привыкли управлять людьми, не давая шанса эмоциям? Может это станет для Вас открытием, но зачастую, мы не подвластны своим эмоциям и чувствам. Вы можете быть убеждены в чем угодно, но сердце и душа пошлют Ваши убеждения куда подальше, уступая место чувствам. Вы помогли Виктории не утонуть в своем горе и не похоронить себя как женщину из-за Эдуарда. Но сами того не осознавая, человеком, раздавившим ее окончательно можете стать Вы. Повторное разочарование, куда сильнее первого.
Впервые в жизни не нахожу нужного ответа. Ведь эта женщина права. Виктория — эмоциональная женщина, искренняя и добрая, для нее наша сделка может отойти на второй план. И я действительно могу повторно ее разочаровать. Раньше я, наверное, даже не задумываясь, ответил бы, что это проблемы Виктории, и она должна пережить их сама. А сейчас… Черт. Я просто впервые не знаю что сказать.
Выпиваю залпом остатки коньяка, молча встаю с кресла и поднимаюсь наверх. Ухожу без ответа или, скорее всего, от ответа. Поднимаюсь на второй этаж, прохожу мимо комнаты, отведенной для девочки. Дверь немного приоткрыта. И я не удерживаюсь, поддаюсь порыву туда заглянуть. Виктория уснула вместе с дочерью, обнимая ее. Тихо прохожу в комнату, не сдерживая улыбку, осматриваю двух очень похожих девочек. Предназначение женщины — нести новую жизнь и быть настоящей матерью. И Вика выполнила свою роль в этом мире. Предназначение мужчины — найти свою женщину и обеспечить ее всем, чтобы она смогла осуществить свое предназначение. Еще мужчина должен любить и оберегать свою семью от всех невзгод, даря им маленький мир и ограждая их от жесткой реальности. Я не стремлюсь исполнить свое предназначение, потому что не люблю лгать и притворяться, не являясь тем, кто я есть. Можно сказать, что я потерян для общества. Но мне все равно, я не желаю жить по шаблонам.
Накрываю Викторию пледом, давая возможность побыть с дочерью, ведь нам скоро придется уехать назад, бороться с мужчиной, который потерял самое дорогое в своей жизни. Женщин, которые безответно его любили.
* * *
Просыпаюсь с тяжелой головной болью, сковывающей виски, давящей на глаза. Словно я в состоянии тяжелого похмелья. Поднимаюсь с кровати, задергиваю шторы, скрывая яркий свет, режущий глаза. Тело знобит от холода, кости ломит. Прохожу в душ, встаю под горячие струи воды в надежде прекратить озноб. Опираюсь о кафельную стену, глубоко дышу, не понимая, что со мной происходит. Тяжело стоять, звук воды режет уши. Неужели заболел? Только этого мне сейчас не хватало. У меня куча дел, которые не терпят отлагательств. Даже сегодня, несмотря на то, что я далеко от офиса, я должен совершить несколько очень важных звонков, а голова ни хрена не соображает. Все мысли перекрывает пульсирующая боль в висках.
Выхожу из душа, быстро вытираюсь. Надеваю простые джинсы и теплый черный свитер, чтобы хоть немного унять дрожь. Все свои болезни я переношу на ходу, не нарушая рабочего графика. И это день не станет исключением. Спускаюсь вниз, прохожу на кухню, где уже собрались три женщины, готовящие завтрак. Желаю им доброго утра, прошу сделать мне горячего чая с медом. Нахожу в кухонном шкафу аспирин, выпиваю пару таблеток, забираю у Виктории чай, вновь поднимаюсь наверх, в комнату, которая должна была стать кабинėтом отца, а сейчас просто пустовала. Сажусь в большое кресло, разворачиваюсь к окну, отпиваю чай, тру виски, пытаясь прийти в себя и отогнать недомогание.
Набираю номер заместителя, веду переговоры, но мало соображаю, полагаясь, в данный момент, на его профессионализм. Слышу позади себя легкие шаги. Мне не нужно оборачиваться, чтобы понять, что это Виктория, я чувствую ее тонкий цветочный аромат. Теплые руки опускаются на мои плечи, немного согревая меня. Продолжаю разговор, а Виктория обходит меня, смотрит в лицо, хмурится, подходит ближе, наклоняется, касается теплыми мягкими губами лба, щек. Не целует, просто нежно прикасается. Отстраняется, в глаза заглядывает, словно ставит диагноз, глубоко вдыхает и терпеливо ждет, когда я закончу разговор. Веду дела по телефону, что-то говорю, раздаю указания, а в голове полный туман, плюю на все, заканчиваю разговор, швыряя аппарат на стол.
— Ты весь горишь, у тебя температура, зачем ты встал с кровати? — обеспокоенно спрашивает она.
— А что мне нужно было сделать? Лежать и умирать от небольшой температуры? Переживу как-нибудь, — пытаюсь усмехнуться, но выходит плохо.
