— Кто ты вообще такой? Кажется, я тебя совсем не знаю.
— Хочешь покажу, — спрашивает он, но не ждет ответа, резко хватает меня за запястья и грубо притягивает к себе. В нос бьет его до боли любимый запах, только сейчас он мне кажется не свежим, а отравляющим. Я чувствую его сильное, напряженное, словно каменное тело, тяжелое обжигающее лицо дыхание и меня начинает лихорадить. Трясти в его руках, как ненормальную. Хочу вырваться, но он не отпускает, до боли сжимая мои запястья. Потом перехватывает большой сильной ладонью мои руки, а другой рукой обхватывает скулы, вынуждая смотреть в темные, пугающие глаза. И я застываю, смотря на него словно загипнотизированная. На секунды я забываю обо всем на свете. Да, его грубость и взгляд вызывают страх, но он какой-то иной, он завораживающий до такой степени, что мне хочется понять, что скрывается за гранью этого страха. Сглатываю, когда он тянется к моим губам, не отрывая взгляда. Его скулы напряженные, дыхание учащается и мне кажется, что я сейчас рядом с другим человеком. Наша близость всегда начиналась с ласки и долгой нежной прелюдии. Эта мысль меня отрезвляет словно пощечина, я вдруг четко представляю на своем месте Валерию, в том самом туалете на приеме. И именно сейчас четко осознаю, что даже если прощу его когда-нибудь, то все равно никогда не смогу быть с ним рядом. Каждый раз, когда мы будем ложиться в одну постель, меня будут преследовать картины того дня, отравляя душу, душа отвращением и дикими приступами ревности с едким запахом предательства. Когда Вадим прикасается к моим губам, но не целует, а прикусывает мою губу, я накрываю его грудь и со всей силы на которую способна отталкиваю его от себя. Он резко отпускает меня, и я по инерции отшатываюсь назад, ударяясь об боковое стекло машины.
— Не прикасайся больше ко мне никогда! — четко со злобой, накатившей на меня, проговариваю я. А Вадим вдруг как-то зло усмехается и закрывает глаза, словно пытается прийти в себя, а когда открывает, его взгляд становится теплым. Я действительно его не знаю. В нем словно живет два человека. Но это уже неважно.
— Что и требовалось доказать, — садится ровно, откидывается на спинку сиденья, запрокидывая голову.
— Ты даже сейчас не можешь попросить прощения. Что ты за человек то такой!? Всего два слова «прости меня».
— Если я скажу эти слова, ты меня простишь и будет все как прежде? — спрашивает он, продолжая смотреть куда-то вверх в одну точку.
— Нет.
— Тогда не вижу смысла их произносить, — и этим все сказано. В этом и есть весь Вадим. Он ничего не делает просто так, даже в этой ситуации. Нет моего прощения, нет слов извинений. Принципиальный и циничный даже в личной жизни.
— Отпусти меня. Прошу тебя. Я хочу домой, — дергаю ручку заблокированной двери, пытаясь ее сломать.
— Сейчас я сам отвезу тебя домой, — спокойно говорит он, заводя двигатель.
— Нет, не туда. Я хочу к родителям в свой город. Я не смогу больше жить с тобой в одном доме, я сойду с ума, я сама себя изведу. Моя боль меня сожрет. Мне трудно дышать рядом с тобой. Отпусти меня!
— Это твой дом, Полина. Я строил его для тебя и нашего сына. Каждую вещь и мелочь в нем выбирала ты. Это все принадлежит тебе. Не можешь находиться рядом со мной — уйду я. Но ты и мой сын будете жить в нашем доме! — это не простые слова, это какой-то безапелляционный приговор.
— Ты больше не имеешь право указывать мне, что мне делать и как жить. Я хочу к маме, и я к ней уеду. Я подаю на развод! — он ничего мне не отвечает, просто заводит двигатель и везет нас домой, смотря на дорогу, словно не слышит меня или не воспринимает моих слов всерьез.
По дороге домой, Вадим молча заехал в сад и забрал Кирилла. Он прекрасно понимал, что при ребенке я буду вести себя как прежде и прекрасно этим пользовался. В нашем доме пахло выпечкой, а на кухне хозяйничала свекровь выпекая пироги, готовя для нас обед. Все это было похоже на фальшивую и бездарную постановку, спектакль под названием семейная идиллия. Варвара Николаевна мило улыбалась ребенку, кормя его своими блюдами, изредка кидая на нас с Вадиком косые взгляды. В тот день я ещё была решительно настроена уехать к маме и поэтому паковала чемоданы с самым необходимым, ни на кого не обращая внимания, но к вечеру Кирилл заболел. У него поднялась температура, и заболело горло. Я все-таки заразила сына, поэтому ни о какой поездке не могло идти и речи. Мама позвонила мне сама, интересуясь взяла ли я билеты, и я сказала ей, что мы обязательно приедем, когда ребенок выздоровеет.
Свекровь благополучно нас покинула, оставляя кучу наставлений о том, как мне лечить ребенка. А вот Вадим не ушел как обещал. Почти весь вечер он провел в комнате сына, ухаживая за ним, поил лекарствами и звонил семейному врачу для консультаций. Потом мой мальчик, привыкший засыпать со мной, позвал меня, чтобы я прочла ему сказку. Я села рядом с ним на кровать, измерила температуру, которая начала спадать. Открыла книжку и начала читать, стараясь не обращать внимания на Вадима, который долго смотрел на нас. Я так устала за этот очень долгий и морально выматывающий день, что не заметила, как уснула вместе с сыном. Проснулась я от того что кто-то забрал у меня из рук книгу и накрыл одеялом.
Когда Вадик вышел из комнаты, думая, что я сплю, я потрогала лоб сына и облегченно выдохнула, понимая, что у него спала температура. Аккуратно поднялась с кровати, спустилась вниз, чтобы самой выпить чаю и что-нибудь съесть, поскольку желудок уже не просто скручивал, а болел из-за того, что я не ела целый день. Прошла мимо кабинета Вадима, замечая оттуда тонкую полоску света из приоткрытой двери. Зашла на кухню, включила чайник, отрезала себе кусочек пирога с яблоками, щедро полив его взбитыми сливками и заварила чай. Села на подоконник и просто пыталась получить хоть маленькую долю радости от сладкой еды. Пока я с удовольствием поедала пирог со сливками, запивая чаем, все время думала о дальнейшей жизни. Нужно было срочно искать работу. У меня теперь есть цветочный магазин, но идти я туда не собираюсь. Я даже не хочу знать где он находится. Не мое это все. Вынула из кармана телефон, облизывая пальцы от липких сливок. Взглянула на часы и написала Ритке сообщение о том, что в ближайшие дни готова выйти на работу. Подруга перезвонила мне сама.
— Извини Рит, я тебя разбудила — спрыгиваю с подоконника, зажимаю телефон между плечом и ухом, отрезая себе очередную порцию пирога, уже поливая кусок шоколадным топпингом.
— Да нет, я еще не сплю. Мы с Генкой футбол смотрим, — съедаю ложку приторно сладкого десерта и хмыкаю сама себе. Ритка всегда все делает вместе с мужем. Они как два попугая неразлучника. У них нет детей, потому что Ритка, к сожалению, не способна зачать ребенка, но как ни странно это сплотило их еще больше. Подруга говорит, что возможно через несколько лет они усыновят ребенка. И все у них будет хорошо. А мне кажется, что в моей жизни уже было все хорошо, а сейчас началась какая-то черная бездна, заполняющая меня пустотой.
— Так что там насчет работы? Как Кирилл выздоровеет, я готова выйти на работу.
— Полин, я уже взяла девочку на эту должность. Она работает пару дней, и я не могу пока ее выгнать, тем более она хорошо знает свое дело, — как-то виновато произносит подруга.
