Прохожу в комнату, которую освещает тусклый прикроватный светильник и понимаю, что она спит. Укуталась в большой махровый халат, ножки под себя пожала, и как ребенок, ладошку под щечку подложила. Такая маленькая, беззащитная, губки красные, мной истерзанные. Провожу большим пальцем по своей прокушенной ее зубами губе и усмехаюсь. Ни хрена меня совесть не мучает, родная. Тебе понравилось, иначе бы ты так сладко не текла мне на пальцы и не кончила, закатывая глаза, крича мое имя. Да солнце, вот такой я жесткий и холодный циник. Но ты меня всегда согревала своим теплом и нежностью. За это я тебя и люблю. Но как оказалось, мне мало тепла. Я животное, которому нужно удовлетворять дикие инстинкты, иначе могу сорваться с цепи.
Смотрю на нее долго, не замечая времени, мне хочется лечь рядом с ней, обнять, прижать к себе и никуда не отпускать. И одновременно накрывает злостью, за то, что позволила лапать себя другому. Надеюсь, она это все из мести и обиды, иначе я, наверное, действительно способен ее убить. Самому страшно от этих мыслей, но Полина будит во мне как самые светлые чувства, так и самые темные. Протягиваю руку, аккуратно убираю упавшие волосы с ее лица, наклоняюсь, втягиваю в себя ее сладкий запах, глаза закрываю и дышать становится легче. Вот так всегда, бывало накроет меня, я как всегда оттрахав шлюшку, вымещая всю злость в животный секс, вроде и легче, а дышать трудно. Приду домой взгляну на нее, вдохну запах и меня окончательно отпускает.
Поднимаю глаза на зеркальный шкаф, к которому ее прижимал, осматриваю ее размазанную помаду на зеркале, сжимаю переносицу и понимаю, что, несмотря на то, что я был чертовски зол, наш секс снес мне крышу. Мне, мать ее, так хорошо еще никогда не было. Вот и новое открытие в тридцать восемь лет. Грубый секс с любимой женщиной, это нечто большее, чем удовлетворение похоти. Я вообще будто узнал ее с другой стороны, как будто все впервые. Все ощущалось по-новому. Остро, на грани, не так как раньше. Смотрю на нее и с ума схожу от этого понимания, все так знакомо, но все же по — новому. Если бы все случилось раньше, при других обстоятельствах…. Только вот она теперь меня к себе не подпустит. Не удивлюсь, если она сейчас ненавидит свое тело за то, что оно отвечало мне. Все солнце, хватит, наигрались в развод!
Поднимаюсь, прохожу в гардероб, беру оставшиеся здесь свои спортивные штаны. Переодеваюсь и спускаюсь вниз в маленький спортзал. Моя груша висит на месте, даже пылью не покрылась. Включаю негромкую музыку, надеваю перчатки, и начинаю со всей силы херачить по груше, нанося четкие удары, выбивая из себя дурь, злость и напряжение этого чертовски долгого дня, стараясь вообще ни о чем не думать.
Время летит незаметно, а я даже усталости не чувствую, словно обкололся допингом. Истязаю свое тело, ощущая только, как по голому торсу градом катится пот, а вместе с ним уходит и алкогольное опьянение. Выдыхаюсь, сажусь на тренажер, вытирая со лба пот полотенцем. Выпрямляюсь, разминая кости, чувствуя, как мышцы забились.
Оборачиваюсь, потому что чувствую ее. Полина стоит в дверях в том же махровом халате и просто смотрит на меня совершенно пустым взглядом, будто я прозрачный.
— Где Кирюша? — совершенно спокойно, отрешенным голосом спрашивает она, опускает взгляд на мою грудь, покрытую капельками пота, и резко отворачивается к окну.
— Кирилл у бабушки. Позже поедем, заберем его, — беру с пола маленькую бутылку, начинаю жадно глотать воду.
— Я заберу сына сама, не утруждайся, — язвительно проговаривает она и быстро уходит. Отшвыриваю полотенце и иду за женой на кухню. Втягиваю воздух, понимая, что сейчас не стоит выяснять отношения и разговаривать на повышенных тонах.
— Как ты себя чувствуешь? — осторожно спрашиваю я, наблюдая как Полина заправляет кофе машину. Она не реагирует, словно меня нет. — Отвечай! — настаиваю я. — Что-нибудь болит?
— Душа у меня давно болит, очень сильно болит и, кажется, скоро умрет, — тихо почти шепотом проговаривает Полина. Иду к ней, чтобы обнять, прижать к себе и просто поговорить. А она резко оборачивается, отступает от меня, словно я чудовище.
— Не подходи ко мне, не смей вообще меня больше касаться! — почти кричит она, обнимая себя руками.
— Полина, я смертельно устал от всего происходящего. Давай просто поговорим как нормальные люди.
— О чем мы будем разговаривать? Все и так ясно. Дай мне развод! — требует она, и я понимаю, что нормального диалога не будет. Делаю еще один шаг в ее сторону, беру за руку, но Поля вырывается.
— Не смей меня касаться. Мне противно, слышишь? Особенно после вчерашнего, — возможно, я мог ей поверить и даже корить себя за то, что сделал с ней. Если бы не факт, что она сама все спровоцировала, да и ей понравилось, ее тело никогда не лжет.
— Вчера тебе не было противно, — все-таки подхожу к ней ближе, не касаюсь, только наклоняюсь и шепчу на ухо, вновь вдыхая ее сладкий запах.
— Вчера ты взял меня силой! — застывая на месте, обиженно кидает мне она.
— Тебе понравилась эта сила. Не лги себе.
— Нет! — громко восклицает она, накрывает руками мою голую грудь, видимо для того чтобы оттолкнуть, но тут же убирает руки. И я знаю почему. Моя маленькая девочка очень любила, когда я занимался дома. Она приходила в спортзал и буквально пожирала глазами мое потное тело.
— Ты совершенно не умеешь врать, — шепчу ей на ухо. — Ты истекала влагой, стонала и расцарапала мне задницу, требуя дать тебе кончить, — ставлю руки на подоконник, потому что чувствую, что она хочет сбежать. — И прекрати вбивать в свою голову, что это было грязно. Вчера ты была прекрасна.
— Нет, — Поля мотает головой, отрицая с каким-то отчаянием.
— Да, Полина, да. Вот так выглядело то, что я не хотел тебе показывать. Но это не все, и если ты прекратишь сопротивляться и все примешь, мы испытаем твои пределы. И возможно тогда ты меня поймешь. И все встанет на свои места, моя девочка.
— Все встанет на свои места, когда ты сотрешь мне память! — кричит она и все-таки пытается меня оттолкнуть. А я глубоко вдыхаю и отступаю. Черт! Она не примет меня таким, какой я есть. Да и не хотел я этого с ней раньше. Отступаю, позволяя ей отойти от меня.
— Дело далеко не в сексе, Вадим. Все гораздо глубже. Дело в предательстве и…, - она не договаривает, сжимая губы. — Мое истерзанное тобой тело ни при чем, оно заживет. Верни мне мою душу! Я тебе ее доверила, а ты втоптал ее в грязь! — ещё несколько слов и она заплачет. Светло-зеленые глазки наполняются слезами. — Я не вижу тебя и мне легче! А рядом с тобой невыносимо. Зачем ты здесь?! Почему не ушел?!
— Со мной невыносимо, зато с другими я смотрю прекрасно! — я сам себя распаляю, вспоминая вчерашний вечер и то, как ее трогал другой.
— Я имею право быть с кем захочу. Мы уже не вместе! И ты тоже имеешь право трахать кого угодно! Впрочем, тебе и в браке со мной это не мешало, — она говорит это все уверенно, смотря в глаза, но слезы все же скатываются с ее глаз. Мне и прижать ее к себе охота и одновременно придушить.
