— Сава, эта падаль свернула с моста! Объезжай! Трасса пустая!!! — уже рычу я, ощущая себя зверем, сорвавшимся с цепи. Я уже почти сам догоняю БМВ, боясь таранить его в зад и причинить вред моему ребенку, как тут происходит то, что не могло мне присниться даже в самом страшном сне. БМВ пытается прибавить скорость, но машину подбрасывает на неровной дороге, заносит и БМВ переворачивается, слетая в кювет. Вжимаю педаль тормоза, еще на ходу выскакивая из своего внедорожника. Царапаю лицо об ветки кустарников увязая в грязи, но бегу к перевернутой дымящейся машине, слышу, как где-то сзади меня тормозит машина Савы. Сознание отказывается работать, действую скорее на звериных инстинктах. Дергаю заднюю дверь, которая не поддается. Выбиваю стекло, разбивая костяшки пальцев в кровь, но я ничего не чувствую, я ищу глазами моего сына, который буквально вываливается мне в руки. Мой мальчик без сознания. Волосы в крови, нога неестественно подогнутая, весь бледный. Хочу взять его на руки, но боюсь прикоснуться, чтобы не навредить моему малышу еще больше. Скидываю с себя куртку, кидая ее на мокрую землю рядом с машиной и аккуратно, дрожащими руками вытягиваю моего сына и кладу на куртку.
— Живой! Мой мальчик живой! — повторяю я и глажу его щечки.
— Сава, скорую немедленно! — кричу своему начальнику безопасности, даже не понимая рядом он или нет.
— Уже вызвал, — хладнокровно отвечает он, пытаясь вытащить из машины мразь, которая хотела украсть моего сына. Мужик в сознании, что-то стонет и скулит, когда мой сын с разбитой головой лежит без сознания. Соскакиваю с земли, готов разорвать эту мразь на куски, но останавливаюсь вновь, падая на колени перед моим мальчиком. Хочется взять его на руки, прижать к себе и самому мчаться в больницу, но нельзя, нужно ждать чертовых врачей, которые не торопятся.
— Никаких ментов, бросить падаль в подвал к крысам, я сам его убью, если он раньше не сдохнет. Узнать на кого работает! — сквозь зубы рычу я, боясь даже взглянуть на мужика, иначе я убью его без выяснений. Хаотично и невесомо глажу ручки своего сына, прислушиваясь к его тяжелому дыханию, ощущая как в мое тело впиваются тысячи острых осколков, которые режут меня на мелкие части. Господи, только попробуй его у меня отнять! Только попробуй! Сыплю пустыми угрозами в небо, понимая насколько я сейчас бессилен и ничтожен. Я уже не вижу, как Сава утаскивает похитителя, как подъезжает скорая. Я смотрю только на своего маленького сына и не понимаю за что ему все это! — За тебя! За твои грехи, похоть, грязные деньги, цинизм и надменность, за все! — шепчет мне противный внутренний голос. Ничего не проходит бесследно. Я не ценил то счастье, которое у меня было! И вот результат. Но почему именно дети! Мои дети?! Они не виновны! Это я должен сейчас корчиться от боли и валяться на сырой земле, а не мой сын.
Врачи суетятся, отстраняя меня назад. Что-то вкалывают моему сыну в маленькую ручку, перевязывают, фиксируют шею, руки, ноги. А я все же прокусываю губы, глотая собственную кровь. Это больно. Чертовски, невыносимо больно видеть, как твоего ребенка заносят в скорую и опутывают проводами. Лучше бы меня били физически, ломая каждую кость в моем теле, сдирая заживо кожу, чем ощущать эту душевную раздирающую боль, страх и бессилие.
* * *
Врач монотонно и даже буднично рассказывает мне про травмы Кирилла. Перелом ноги, ушибы и черепно-мозговая травма, последствия которой могут дать о себе знать в любой момент, а возможно даже через год. О том, что мой сын сейчас спит под воздействием обезболивающего и снотворного, ему просто необходим сейчас покой, чтобы детский организм смог пережить шок. А я смотрю на моего бледного мальчика, с гипсом на ноге и перевязанной головой и медленно умираю.
— Но общее состояние неплохое. Организм крепкий, да и дети быстрее приходят в себя после таких травм.
— Когда он проснется? — не узнаю собственный голос, словно слышу себя со стороны. Да я даже тела собственного не чувствую.
— Через несколько часов. Мальчику нужно набраться сил.
— Хорошо, оставьте нас наедине, — прошу я, ощущая как глаза режет от слез. Доктор выходит из палаты, прикрывая за собой дверь, а я сажусь рядом с сыном, беру его ручку и поглаживаю пальчики.
«— Пап, а давай назовем сестренку Евой?
— Почему именно Евой?
— Потому что у меня в садике есть девочка и она очень красивая.
— Красивая говоришь, — усмехаюсь я, понимая, что мой сын уже обращает внимание на девочек. Папин сын.
— Мне нравится, скажи об этом маме.
— А можно я скажу, что так хочешь ты? Тогда она сразу согласится.
— С чего ты взял, что согласится?
— Она всегда с тобой соглашается и говорит, что ты принимаешь правильные решения.
— Ну раз, я всегда прав, тогда можно. Как раз проверим согласится ли в этот раз мама.»
И сын оказался прав. Полина в очередной раз сделала как я хочу. Хотя хотела всем показать, что это ее решение. Так всегда было, моя жена мне никогда не возражала. А если это и происходило, то она все равно меняла свое решение. А еще она всегда мне верила… Как я не уберег их?! Как я мог вообще позволить такому произойти?! Сжимаю голову руками и начинаю молиться. Нет, я не знаю молитв, я просто тихо прошу Бога, чтобы все обошлось. Я прошу его дать мне второй шанс. Все исправить и сделать свою семью самой счастливой.
Мой телефон начинает вибрировать и мне приходится выйти из палаты. Мне все равно кто там, я отвечаю на автомате, не смотря на дисплей.
— Вадик, у нас родилась девочка, — кричит мне мама.
— Как родилась, ещё не время, — начинаю ходить по коридору из стороны в сторону, кажется ещё немного и я свихнусь.
— Ну так бывает. Но врач убедил меня, что все будет хорошо.
— Как Полина?
— Полина…, — моя мать начинает мямлить, словно не хочет мне чего-то говорить.
— Мама, что с Полиной?! — начинаю кричать на весь коридор, ловя на себе недовольное шиканье проходящей медсестры.
— Она потеряла сознание во время родов и ей сделали кесарево… — меня почему-то шатает, словно я пытаюсь выстоять во время бури. Хватаюсь за подоконник, прислоняясь лбом к холодному стеклу.
— Мама, приезжай, пожалуйста, сюда и побудь с Кирюшей. Когда он проснется, он должен видеть родных людей, а не врачей.
— Вадик, как так? Как это все произошло? Что вообще творится? — причитая, тараторит мать.
— Это все из-за меня. Это я виноват… — все, что я могу сказать. Мне кажется, я больше не могу нормально дышать, глотаю воздух, открывая рот, а надышаться не могу. Мать до сих пор меня не понимает, что-то ещё говорит и задает вопросы, но я ее уже не слышу.
— Мама, приезжай скорее, я хочу видеть свою жену и дочь, — проговариваю я, скидывая звонок. Опускаюсь на стул в коридоре и сжимаю тяжелую голову. Мой телефон начинает вновь вибрировать, сводя меня с ума.
— Да, — все же отвечаю, зажмуривая глаза, потому что комната начинает кружиться.
