— Так нельзя, это дело твоего отца.
— Отца уже нет, а моя семья есть. Подумай Полина, ради тебя я сделаю все, лишь бы ты была счастлива, — а я смотрю на него вполне серьезного и искреннего и вспоминаю то, что он сказал мне в больнице думая, что я сплю. Он признался, что женился на мне потому что ему было просто положено по статусу, и любовниц он имел, чтобы не просто грязно их трахать, а еще и потому что так тоже принято. Но он меня любит. Странная у него любовь, непонятная для меня. Разве так любят?
— Ты уже сделал все, — намеренно выделяю слово «все», — чтобы мы стали счастливы, — иронично усмехаюсь, смотря куда-то в окно, в вечернее небо. Не знаю, когда я успела стать такой стервой и научилась бить словами. Вадим вдыхает, подходит ко мне вплотную и долго смотрит в глаза.
— Я хотел бы все исправить… — тихо, почти шепотом произносит он, а я на секунду задыхаюсь от боли в его глазах. — Поля, солнце мое, пожалуйста, дай мне шанс, — он прикасается тыльной стороной ладони к моей щеке, начиная невесомо гладить холодными пальцами.
— Шанс на что? Все уже хорошо, наши дети слава Богу здоровы. И я уверена, что ты больше не допустишь подобного. Все хорошо, Вадим, — говорю и сама себе не верю. Нехорошо все у нас. Между нами пропасть, которую он собственноручно вырыл, а теперь пытается ее преодолеть.
— Ни хрена нехорошо Полина! — Вадик повышает голос, и резко отходит от меня. Кидается к бару, берет стакан и наливает себе виски, долго крутит стакан в руках, осматривая янтарную жидкость, а потом с грохотом ставит стакан назад. — Между нами стена, которую я не могу пробить! Я не могу без тебя… Я не предлагаю тебе все забыть, просто позволь мне быть ближе, — он смотрит на меня исподлобья, словно раненый зверь и я понимаю насколько ему сейчас больно. И мне было невыносимо больно…. Нет, я его не разлюбила, я просто стала холодной и безэмоциональной по отношению к нему. — Я не прошу о доверии, я прошу дать возможность доказать…
— Семь лет безоговорочной любви и доверия тебе было мало, — перебиваю я его. — Знаешь мне уже плевать на твои измены, я их пережила. Но мне не плевать на наших детей, которые пострадали из-за этих измен, — он вновь отталкивается от стола и быстро идет ко мне.
— Чего ты хочешь? Только скажи, сделаю все, — он смотрит мне в глаза пронизывая глубоким черным взглядом в которых я вижу свое отражение. — Не могу без тебя, понимаешь, — низко, осевшим голосом проговаривает он, сильно обхватывая мое лицо, начиная хаотично гладить большими пальцами мои щеки.
— Я здесь, в твоем доме рядом с тобой. Отпустить не прошу, никуда не бегу. Детям необходим отец и защита.
— Ты здесь, — шепчет он мне, зарываясь в волосы, начиная водить носом по виску, прикасаясь щекой к щеке. — Но не со мной, — уже шепчет на ухо. — Я даже о любви не прошу, знаю, что не заслужил. Я прошу позволить тебя любить, принимать мою любовь, — выдыхает мне в ухо молящим голосом. — Я весь твой, — а я задыхаюсь от его слов и какой-то внутренней безысходности. Он обхватывает мою талию, прижимается всем телом, начиная хаотично, будто в лихорадке зацеловывать мое лицо. — Я стану таким, как ты хочешь, — между поцелуями шепчет он, — я переделаю и перекрою себя, только скажи, — обхватываю его плечи сильно сжимая, пытаясь оттолкнуть от себя, но Вадим не поддается. Его трясет, не просто трясет, его лихорадит, и дрожь передается мне. — Прости, моя девочка, пожалуйста, — а мне и плакать и смеяться охота от его извинений. Сейчас он произносит эти слова с легкостью, только мне их мало. Сама не знаю, что со мной, и чего я хочу. В данный период я просто хочу отдать всю себя детям и жить ради них. Вадим начинает целовать мою шею, ключицы, спускаясь куда-то вниз, скользя ладонями по моим изгибам, сильно сжимая бедра. — Я так безумно соскучился по тебе, моя девочка, — шепчет он куда-то в живот, опускаясь передо мной на колени. Запрокидываю голову, дышу глубоко, пытаясь не расплакаться.
— Прости меня, моя хорошая, я полный идиот. Жить без тебя не могу. Мне кажется, я вообще медленно умираю, — он раскрывает полы моего халата и начинает водить губами по моему шраму на животе, сильнее стискивая бедра. — Пожалуйста, Поля, любимая… девочка моя… солнышко мое… задыхаюсь без твоей любви… сил нет… — словно в бреду шепчет он и это все убивает меня тоже, хочется плюнуть на все, упасть рядом с ним на колени и сказать, что все прощаю, что тоже люблю и задыхаюсь.… Только я словно онемела, ком в горле и слова вымолвить не могу. Трясусь вся рядом с ним, и преодолеть себя не могу, словно тоже сошла с ума. Вот он, такой всегда сильный и волевой мужчина стоит передо мной на коленях и целует мои ноги, прижимаясь к ним щеками в полной растерянности, раскаивается, полностью отрытый. И я даже ему верю, но стену, которую между нами построила, разрушить не могу, словно обессилила.
— Не надо, встань, пожалуйста, — прошу его я, кусая губы, пытаясь сдержать слезы, а он не отпускает, цепляясь за меня как за последнюю надежду. — Ну, пожалуйста. Не надо! — не могу больше этого выносить. Не знаю, откуда нахожу в себе силы оттолкнуть его. Вырываюсь и просто убегаю из кабинета, утирая проклятые слезы горечи.
— Поля, — пытается остановить меня мать, встречаясь на моем пути, а я мотаю головой, не желая никого видеть и слышать кроме моих детей. Забегаю в комнату сына, зажимая рот рукой, чтобы не выть от раздирающей внутренней боли и не разбудить моего мальчика. Глажу его по волосам, накрываю одеялом, невесомо целую щечки, смотря, как он хмурится во сне и немного вздрагивает, но не просыпается. Кирюша теперь боится чужих людей, особенно неухоженных мужиков. Увидит их на улице и в панике тянет меня подальше от них с ужасом в глазах. Как я могу вот это все забыть и простить?!
Выхожу из комнаты Кирилла, прохожу в нашу спальню, где спокойно посапывает наша крошечка, склоняюсь над кроваткой и жадно впитываю ее образ, осматривая нежное детское личико, глубоко вдыхая сладкий неповторимый детский запах. Смотрю на Еву и думаю, что, несмотря на то, что с ней все хорошо, меня до сих пор беспокоит ее здоровье. Ведь недоношенные детки могут страдать от сердечной и легочной недостаточности, проблем с нервной системой, все это может проявиться в любую минуту, и я не могу перестать волноваться по этому поводу, проходя постоянные обследования. Как мне это ему простить. Знаю, что в скором времени Вадик придет в спальню и ляжет со мной в постель, а я не могу сегодня его спокойно и холодно воспринимать, меня саму рвет на части. Аккуратно поднимаю Еву на руки, стараясь не разбудить, и перекладываю с собой на кровать, хочу быть рядом с дочерью, слушая ее сопение.
Сама не помню, как уснула, аккуратно поглаживая Евочку. В голове было столько мыслей, от которых пульсировало в висках. В какой-то момент мне хотелось выскочить из комнаты, прибежать к Вадиму и кричать, чтобы больше не смел вставать передо мной на колени и вымаливать прощение. Это не он, мой настоящий Вадим никогда бы так не сделал. Ведь я его таким сильным и гордым полюбила и до сих пор люблю… Проснулась я посреди ночи, чтобы покормить Еву и заметила, что накрыта пледом, а рядом с кроватью придвинуто кресло. Он был здесь, смотрел на нас. И у меня от этого понимания ещё больше сердце разрывается. Хоть на куски разорвись и беги к нему, наплевав на свою гордость. Потом я вновь уснула вместе с дочкой, а проснулась уже утром, замечая, что Ева в этот раз проспала очень долго, словно чувствовала, что мне нужно прийти в себя.
