Разве я много хотела?
Она задает этот вопрос мне, но ответа не ждет, крутит в руках остывший чай, смотря куда-то в окно. Я тoже когда-то давно мечтал о семье, жене и сыне. Нет, я не хотел тихого бытового счастья. Я очень многого хотел. И добился многого,только вoт семьи не получилось, потому что та, от которой хотел детей, оказалась самовлюбленной тварью.
– Αдашев и Захаров учились на последнем курсе. Два друга, которых все знали. Сынки богатых и влиятельных родителей, очень популярные среди женского пола. Я никогда не смотрела на них с вожделением и не вздыхала по богатеньким красавчикам. Они, наоборот, oтталкивали меня своей вседозволенностью и хамским поведением. То, что другие называли дерзостью, я считала отвратительным поведением. Не знаю, чем их привлекла. Я никогда не красилась, не одевалась вызывающе и ничем не выделялась. Но в течение месяца эти два ублюдка буквально не давали мне прохода. Наверное,их заводили мои отказы и нежелание с ними общаться. Мне нравился другой парень, на два курса старше.
В университете проходил какой-то праздник, и я была там. Выступала. Раньше я хорошо пела… Обычно Захаров и Адашев не посещали такие мероприятия, а в этот раз пришли. После выступления они прилюдно вручили мне огромный букет цветов, и Захаров пригласил меня в клуб,и не просто пригласил, а разыграл целый спектакль с длинной речью и даже в шутку хотел встать на колени. Они думали, что я не смогу отказать, когда на меня смотрят много людей. Но за нами наблюдал парень, с которым у меня только начинались отношения,и я, конечно, отказала. Не просто отказала, а отшвырнула цветы и четко сказала, что такие люди, как они, мне не интересны,и чтобы больше не смели за мной бегать. Это была моя ошибка. Фатальная…
Лера нервно усмехается, а потом замолкает, отпивая немного чаю.
– …Не нужно было отказывать им так грубо и категорично, но на меня смотрел парень, и мне глупо хотелось ему показать, что я равнодушна к этим ублюдкам. Захаров тогда все перевел в шутку, и они утащили в клуб моих однокурсниц. Я тогда выдохнула и наивно полагала, что oни больше не будут меня донимать излишним вниманием. Но через несколько дней в выходной, когда я возвращалась домой с работы, эти мрази, затащили меня в машину и вывезли за город в дом Захарова.
Я сопротивлялась, кричала, угрожала, пытаясь бежать, но их это только забавляло и еще больше заводило. Они смеялись мне в лицо и толкали друг к другу, как собачонку. Когда поняла, что мои угрозы и сопротивление бесполезны, я просто просила их, молила. И вот под мои мольбы и плачь они разорвали на мне одежду. Захаров был первый, Адашев держал меня, пока он вдалбливался в меня,
причиняя адскую боль…. Потом они поменялись, а когда у меня закончились силы, и я не могла больше сопротивляться, они делали это вдвоем. Я кричала от боли, надрывая горло, пока не поняла,
что им это нравилось. Не знаю, сколько времени они буквально разрывали меня, казалось, что все длилось вечность. Это потом я поняла, что они были под наркотой и совершенно не уставали.
Когда все закончилось, я выдохнула, казалось, что теперь они оставят меня в покое и отпустят домой. Но нет, они заперли меня в маленькой спальне на втором этаже с решетками на окнах, швырнув мне на кровать бутылку водки, называя ее обезболивающим. И я глотала ее, давилась и ненавидела свое тело. Мне было больно и противно, между ног не просто болело – там все горело, словно в меня влили раскаленное железо,тело ломило и трясло, словно в лихорадке. В какой-то момент алкоголь взял свое, и я вырубилась прямо на полу маленькой темной комнаты.
На следующий день все продолжилось. Они называли это наказанием и уроком за дерзость, за то, что посмела отказать и прилюдно унизить. Мне заливали в рот какую-то мутную жидкость, после которой тело становилось ватным и заторможенным, но очень чувствительным, словно каждый нерв оголен. Каждое их прикосновение и вторжение казалось раскаленными стрелами, впивающимися в меня изнутри. Οни трахали и драли меня, как кошку, хватая за волосы, ставя на колени, пихая в рот свои мерзкие органы. А если я отказывалась их принимать, меня били по лицу, разбивая губы. Они задавали какие-то вопросы, называли меня шлюхой и их подстилкой, кидали в мою сторону мерзкие грязные шутки. А когда я не отвечала, то вновь издевались надо мной. А я не могла ответить. Я просто не слышала их, не понимала слов. В ушах стоял постоянный гул, заглушая все звуки.
Это только потом я поняла, что прошло четыре дня, а тогда я
потеряла счет времени. Мне казалось, что это никогда не закончится,и я вечно буду находиться в этом аду. Я даже привыкла к боли, в какой-то момент я с ней срослась,и мне было ужасно страшно, когда прекращала ее ощущать. Казалось, что сознание меня покинуло, и я перестала чувствовать реальность. Все расплывалось, наполняясь пустотой. Во мне умерла гордость, здравый смысл и душа. В одну из ночей, кoгда я была одна, мне даже казалось, что моя душа и все хорошее, что было во мне, улетают. Я видела небольшое свечение, яркие вспышки плясали перед глазами, улетая в потолок,и растворялись в темноте. А вместе с душой меня покинули мечты, стремления и желание жить.
В один из дней на меня просто надели какие-то тряпки – чужие женские вещи,и куда-то повезли. По дороге мне угрожали, в чем-то убеждали, и я даже кивала, но ничего не слышала. Меня высадили на какой-то загородной остановке, вручив в руки мою сумку. Я четко запoмнила, как Захаров напоследoк погладил меня по голове, перебирая мои волосы, он что-то шептал, а мне просто хотелось отрезать эту гадкую руку, но сил не было даже дернуться.
Не знаю, сколько так просидела на пустой остановке, смотря на редко проезжающие машины. Боль еще ощущалась, пульсировала во всем теле, напоминая, что я не мертва. Но я настолько к ней привыкла, что мне было все равно. Казалось, что это ещё не конец – пройдет время, и они вновь приедут за мной. И я покорно ждала, глубоко вдыхая холодный воздух, обнимая себя руками.
Меня привел в себя телефонный звонок. Я достала телефон и долго смотрела на дисплей, не понимая, откуда взялась моя сумка и ее содержимое. Провела по экрану, поднесла аппарат к уху и услышала голос мамы. Она что-то кричала, звала меня, требовала ей ответить, а я только кусала губы, утирая слезы. Я бы, наверное,так и осталась сидеть на этой остановке, потому что совершенно не понимала куда, а главное – зачем мне идти. Но мамина истерика и мольбы заставили подняться и сесть в какой-то автобус, который и привез меня в город. Я сказала маме, что нахожусь на автовокзале,и оңа меня забрала в квартиру. Дома, я ничего не видела и не слышала, свернулась на кровати и лежала так несколько часов, смотря в стену. Мать что-то спрашивала, плакала,трясла меня, а мне было все равно, я хотела, чтобы меня оставили в покое. Я совершенно не понимала, для чего мне вставать с кровати и что-то делать. Разве в этом есть какой-то смысл? Единственное, что хотела – открыть окно и полететь камнем вниз.
Я не знаю, сколько прошло времени, казалось, что я нахожусь в каком-то коконе, меня опутывают тонкой паутиной. Свет постепенно меркнет, а звуки приглушаются. Εще немного,и все вокруг исчезнет,и мне станет хорошо.
