Первыми возникли отношения с одаренной и чувствительной соседкой по Пасси мадам Брийон де Жуи, превосходной пианисткой, получившей известность благодаря игре на клавесине и фортепьяно, все более модном во Франции. После первой встречи с Франклином весной 1777 года она переживала из-за того, что была слишком застенчива, чтобы произвести на него должное впечатление. Поэтому на следующий день она попросила одного общего друга прислать ей ноты шотландских мелодий, которые, как ей было известно, любил Франклин. «Я попытаюсь сыграть их и сочинить нечто подобное в том же стиле! — писала она. — Я действительно хочу предоставить этому великому человеку несколько мгновений отдыха от его забот, а также доставить себе удовольствие увидеться с ним».
Так начались дружеские отношения, которые вскоре приобрели сексуальную окраску и дали пищу многочисленным слухам. Адамс и многие другие были шокированы тем, что мадам Бриойн называла своей «милой привычкой сидеть на ваших коленях», и историями о долгих совместных вечерах. «Я уверен, что вы целовали мою жену», — написал однажды Франклину ее муж. Однако далее мсье Брийон просил: «Мой дорогой доктор, позвольте и мне поцеловать вас». Отношения Франклина с мадам Брийон, как и с другими выдающимися дамами Парижа, были сложными и никогда не доводились до логического завершения. Это была, как проницательно отмечала Клод Анн Лопес, amitie amoureuse
, и Франклину отводилась роль Cher Papa — любящего пофлиртовать отца
[447].
Мадам Брийон, которой к моменту знакомства с Франклином исполнилось тридцать три года, была женщиной, жившей под властью противоречивых страстей и частых перемен настроения. Ее муж, на двадцать четыре года старше ее (но на семь лет моложе Франклина), был богатым, выжившим из ума и неверным супругом. Она имела двух дочерей с прекрасными вокальными данными, проживала в одном из самых элегантных поместий в Пасси, проявляла склонность впадать в депрессию и испытывать приступы жалости к самой себе. Хотя она не говорила по-английски, между ней и Франклином в период их восьмилетних отношений состоялся обмен более чем ста тридцатью письмами, и к тому же она была способна не только очаровывать его, но и манипулировать им.
Она делала это, сочиняя и исполняя для него музыку, формируя вокруг него настоящий парижский салон и направляя ему лестные письма на французском языке, написанные ею от третьего лица. «Мне, — утверждала она, — доставляет искреннюю радость думать, что иногда я могу развлекать господина Франклина, которого люблю и уважаю так, как он этого заслуживает». Когда американцы выиграли сражение при Саратоге, мадам Брийон сочинила триумфальную увертюру под названием «Марш инсургентов» (иногда исполняемую и в наши дни) и сыграла ее для него одного. Они также флиртовали за шахматной доской. «Она по-прежнему сердится, — игриво писала мадам Брийон о себе, — из-за тех шести партий в шахматы, которые он так безжалостно выиграл у нее, и предупреждает, что не пожалеет ничего, чтобы взять реванш»
[448].
К марту 1778 года после нескольких месяцев музицирования и игры в шахматы Франклин был готов к чему-то большему. Поэтому он решил шокировать ее изложением некоторых своих вольнодумных теологических идей и попросил спасти его душу. «Вы были достаточно любезны, — писала она, уже от первого лица, — доверить мне ваши мысли». Ее предложения выглядели обещающими, даже содержащими далеко идущие намеки. «Я знаю слабое место моего кающегося грешника, и я смогу ему помочь! Пока он любит Бога, Америку и превыше всего меня, отпускаю ему все его грехи, прошлые, настоящие и будущие».
Далее мадам Брийон перешла к описанию семи смертных грехов, весело отметив, что он победил шесть — от гордыни до лени. Когда же она перешла к седьмому — греху вожделения, — то стала чуть более застенчивой. «Седьмой — не буду его называть. Все великие люди поражены им… Вы любили, мой дорогой собрат, вы были добрым и милым, и в ответ оказывались любимым! Что же в этом ужасного?»
«Она обещает повести меня на небеса по столь восхитительной дороге», — ликовал Франклин в своем ответе ей. «Я прихожу в восторг, когда думаю о том, что мне будут отпущены будущие грехи». Обращаясь к десяти заповедям, он доказывал, что в них должны быть включены еще две: размножаться и заполнять землю и любить друг друга. Он утверждал, что всегда охотно следовал этим двум заповедям и это «должно компенсировать то, что я так часто не соблюдал одну из десяти. Имею в виду ту, которая запрещает нам желать жены ближнего, заповедь, которую я (признаюсь) постоянно нарушал»
[449].
Увы, мадам Брийон, уловив сделанный намек, подала сигнал к поспешному отступлению. «Не осмеливаюсь решать этот вопрос без консультаций с тем ближним, жены которого вы возжелали», — написала она, имея в виду своего мужа. Она поясняла, что существуют двойные стандарты, которые должна соблюдать. «Вы мужчина, а я женщина, и хотя мы сможем думать в одном направлении, должны говорить и действовать по-разному. Возможно, нет большого вреда в том, что мужчина имеет желания и поддается им; женщина также может иметь желания, но поддаваться им она не должна».
Сама она ничего не знала о том, что ее муж следует двойным стандартам. И вновь не кто иной, как Джон Адамс, описал в шокирующих деталях ситуацию, которую наблюдал, когда Франклин взял его на обед к Брийонам, где собралась «большая компания представителей обоих полов». Мадам Брийон показалась Адамсу «одной из красивейших женщин Франции», а ее муж «грубым сельским помещиком». Среди гостей была одна «очень некрасивая и неуклюжая женщина». «Позднее я узнал от доктора Франклина и от его внука, — отмечал Адамс, — что эта женщина — любовница господина Брийона». Он также высказал догадку, но на этот раз безосновательную, что мадам Брийон имела любовную связь с другим соседом. «Я был удивлен, что эти люди могли существовать вместе в таких, по-видимому, дружеских отношениях и не пытаться при этом перерезать друг другу горло. Но я совсем не знал общества».
Год спустя мадам Брийон узнала наконец о любовной связи своего мужа с «некрасивой» молодой женщиной, мадемуазель Жюпен, гувернанткой ее дочерей. Она выгнала ее из дома, но затем стала опасаться, что та получит должность экономки у Франклина. После того как Франклин во время встречи один на один за закрытыми дверями своего кабинета уверил ее, что не имеет намерения нанимать эту женщину, мадам Брийон написала ему письмо, выдававшее облегчение. «Моя душа успокоилась, мой дорогой папа, так как она высказала все наболевшее вашей душе и больше не боится, что мадемуазель Ж. может поселиться у вас и стать источником ваших мучений»
[450].
