Любовь Франклина к среднему классу и его добродетелям, трудолюбию и бережливости, означали, что его социальные теории — смесь консерватизма (как мы видели, он сомневался в законах о щедрой социальной помощи, порождавших зависимость бедняков) и популизма (он возражал против привилегий наследования и против высоких нетрудовых доходов, получаемых за счет владения крупными поместьями). В 1784 году Франклин развивал эти идеи, рассматривая моральные аспекты обладания предметами роскоши в избыточном количестве. «Я вовсе не думал о средстве против роскоши», — жаловался он Бенджамину Вогану. С другой стороны, стремление к роскоши заставляет людей много работать. Он вспоминал, как его жена однажды подарила красивую шляпку одной сельской девушке, и вскоре все остальные девушки в этой деревне начали старательнее вязать варежки, чтобы заработать денег на покупку модных шляпок. Этот случай согласовывался с его утилитаристскими воззрениями: счастливее стали не только девушки, получившие модные шляпки, но и жители Филадельфии, получившие теплые варежки. Однако чрезмерно расходовать время на приобретение предметов роскоши бессмысленно, это «общественное зло». Поэтому он предлагал, чтобы Америка ввела высокие пошлины на импорт дорогих украшений
[545].
Из-за неприязни к чрезмерному богатству он выступал в защиту высоких налогов, особенно на предметы роскоши. Человек имеет «естественное право» на все заработанное им, необходимое для содержания его самого и его семьи, писал он министру финансов Роберту Моррису. «Но вся собственность сверх того — это собственность народа, который создал ее посредством своих законов». Подобным образом он доказывал Вогану, что жесткое уголовное законодательство служит интересам тех, кто пытается защитить избыточную собственность. «Чрезмерное богатство порождается самим обществом, — утверждал он. — Простые и мягкие законы были бы достаточны для защиты имущества, которое является необходимым»
[546].
Некоторым из современников Франклина, как богатым, так и бедным, его социальная философия казалась причудливой смесью консервативных и радикальных убеждений. Однако на самом деле она представляла собой очень связное мировоззрение. В отличие от многих последующих революций, американская революция не была радикальным бунтом угнетенного пролетариата. Напротив, она осуществлялась по большей части гражданами-собственниками под буржуазным лозунгом «Нет налогов без представительства». Эти смешанные убеждения Франклина стали частью мировоззрения большинства представителей американского среднего класса: его веры в добродетели трудолюбия и бережливости, его готовности вступать в добровольные ассоциации для помощи другим людям, его консервативной оппозиции раздаче подаяний, порождающей лень и иждивенчество, и его отчасти противоречивого недовольства избыточной роскошью, наследственными привилегиями и существованием паразитирующего класса крупных собственников.
Окончание войны позволило возобновить переписку со старыми друзьями из Англии, в частности с коллегой-печатником Уильямом Страханом, которому он девять лет тому назад написал свое знаменитое, но так и не отправленное письмо, заканчивавшееся словами: «Отныне вы мой враг». К 1780 году Франклин смягчился настолько, что подписал черновик письма к нему словами «В прошлом любящий вас друг», которые затем заменил на «Давно вас любящий ваш покорный слуга». В 1784 году он уже подписывался «Искренне любящий вас». И вновь они обсуждали теории Франклина о том, что высшие государственные чиновники должны работать бесплатно, и его утверждения о врожденной коррумпированности английского общества и английского правительства. Теперь, однако, тон их дискуссий стал полушутливым, так как Франклин утверждал, что американцы, сохранившие «остатки любви» к британцам, должны помочь им в управлении государством. «Если у вас не осталось достаточно разума и добродетели, чтобы управлять собой, — писал он, — отмените старую безумную конституцию и направьте представителей в Конгресс». Чтобы Страхан понял, что он шутит, Франклин признался: «Вы скажете, что мой совет пахнет мадерой. Вы правы. Это дурацкое письмо является просто результатом болтовни после второй бутылки»
[547].
Начало лета 1784 года Франклин потратил на новые страницы автобиографии. Он написал около сорока процентов того, что стало затем знаменитой книгой, еще в 1771 году, находясь в гостях у епископа Шипли в Твайфорде. Теперь он откликнулся на просьбу Вогана, заявившего, что история Франклина поможет объяснить «пути возвышения людей», и написал в Пасси то, что составило еще десять процентов этого сочинения. Его внимание в то время было сосредоточено на потребности создать новый американский характер, и бóльшая часть написанного в 1784 году посвящена объяснению знаменитого проекта самосовершенствования, при реализации которого он стремился выработать у себя тринадцать добродетелей, начиная бережливостью и трудолюбием и заканчивая умеренностью и смирением.
Его друзья в Пасси были особенно заинтригованы историей блокнота в твердой обложке, который Франклин использовал для записи своих усилий по обретению этих добродетелей. Франклин, еще не выработавший у себя достаточной скромности, гордо показывал блокнот Кабанису, молодому врачу, жившему с мадам Гельвеций. «Мы дотронулись до этого бесценного блокнота, — записал Кабанис в дневнике. — Мы держали его в руках. Здесь записана в некотором роде хронология души Франклина!»
[548]
В свободное время Франклин занимался усовершенствованием одного из своих самых известных и полезных изобретений: бифокальных очков. В письме к другу, написанном в августе 1784 года, он заявлял, что «гордится изобретением двойных очков, которые, позволяя видеть дальние объекты так же хорошо, как и ближние, делают мои глаза такими же полезными, какими они были когда-то». Через несколько месяцев в ответ на просьбу о дополнительной информации Франклин подробно описал его детали:
Та выпуклость стекол очков, через которые человек четче и яснее всего видит на расстоянии, пригодном для чтения, не является наилучшей для более дальних расстояний. Поэтому раньше я имел две пары очков, которые время от времени менял, как, например, в путешествиях, когда иногда читал, а иногда рассматривал окружающие пейзажи. Найдя такую смену очков утомительной и недостаточно быстрой, я разрезал стекла и тех и других очков пополам и склеил разные половины между собой. Поскольку я ношу очки постоянно, мне требуется всего лишь направлять взгляд вверх или вниз, когда хочу отчетливо разглядеть что-то вдали или вблизи, и таким образом подходящие очки всегда находятся на мне
[549].
