«Таким образом, они положили конец всем дальнейшим переговорам между нами», — писал Франклин спикеру Ассамблеи Норрису. Его миссия зашла в тупик, он мог бы вернуться домой и дать другим возможность выяснить подробности дела и прийти к компромиссу в вопросе налогообложения. Тогда он вяло предложил сложить с себя полномочия. «Палата увидит, — писал Норрису, — что если продолжать переговоры с собственниками, возникнет необходимость отозвать меня и назначить другого человека или людей для выполнения этой задачи, которые, скорее всего, окажутся более гибкими, чем я, или, как выразились сами хозяева, „людьми беспристрастными“».
Но Франклин не рекомендовал использовать такой подход. Его обычные инстинкты практика были подавлены чувствами, которых он когда-то стремился избегать, — горечью, уязвленной гордостью, эмоциональностью и политической горячкой. Он предложил взамен совершенно другой выход: попытаться забрать Пенсильванию у Пеннов и превратить ее в королевскую колонию под управлением короля и министров. «Если палата наконец-то стала благоразумно относиться к опасности, грозящей правам людей, которая неизбежно увеличится из-за власти и собственности, сосредоточенных в руках одной семьи с весьма определенными принципами, и если по этой причине палата захочет передать провинцию на незамедлительное попечение монархии, я верю, что этому не будет особых помех». С некоторым энтузиазмом он подвел итоги: «Таким образом, я думаю, что мог бы пригодиться»
[222].
Не имелось причин верить, что английские министры станут вмешиваться в дела хозяев колонии или выступать в защиту демократии в колониях. Так почему же Франклин зациклился на непродуманной и обреченной цели вернуть Пенсильвании статус королевской колонии? Отчасти проблема заключалась в том, что враждебность по отношению к Пеннам затуманила его периферийное зрение. Эдмунду Моргану, историку Йельского университета, этот «продолжительный приступ политической слепоты» кажется неожиданным и даже ставит в тупик. «Пристрастие Франклина, если не сказать одержимость привилегиями собственников, не только заставила его растратить впустую колоссальные таланты, но и затуманила его видение и восприятие политически осуществимых целей», — писал он.
Тем не менее действия Франклина можно объяснить по меньшей мере отчасти его энтузиазмом в вопросах славы растущей империи короля. «Как только мы полностью примем тот факт, что Франклин между 1760 и 1764 годами был восторженным и неприкрытым лоялистом, который не предвидел и не мог предвидеть развал империи, то многое в его удивительном, запутанном и загадочном поведении в эти годы отпадет», — настаивает профессор Брауновского университета Гордон Вуд
[223].
Остальные члены Ассамблеи в Америке быстрее, чем Франклин, пришли к пониманию, что такое отношение преобладало среди большинства британских лидеров, а не только среди владельцев колоний. Это отношение означало, что колонии должны быть покорны как политически, так и экономически. Однако друзья Франклина из Ассамблеи в Пенсильвании разделяли его веру в то, что борьба необходима, и согласились, что он должен остаться и бороться. Таким образом, не имея никакого личного желания уезжать из Англии, он начал штурм твердыни Пеннов по трем фронтам сразу.
Первый касался взаимодействия Пеннов с индейцами. Франклин долгое время благожелательно относился к правам индейцев, особенно племени дэлавера, которые чувствовали, что Пенны обманули их в земельном вопросе. Осенью 1758 года он представил на рассмотрение Тайного совета резюме по делу дэлавера. В нем снова обратился к использованной им ранее фразе «низкий плут», которая, по его сведениям, уже привела Пеннов в ярость. Пенны, писал он, расширили свои владения «таким мастерством мошенничества, [которое] поспособствовало наихудшему мнению индейцев об англичанах». Мало что вышло из заступничества Франклина, но он помог обнародовать этот случай и начать кампанию против стратегии управления Пеннов
[224].
Второе направление включало дело о клевете, которое Ассамблея Пенсильвании выиграла против Уильяма Смита, ректора академии, который стал политическим противником Франклина. Когда Смит попросил у Тайного совета в Лондоне пересмотреть решение суда, Франклин превратил дело в масштабную схватку в интересах прав Ассамблеи. Фердинанд Парис представлял интересы Смита, приводя доводы о том, что «Ассамблея Пенсильвании не была парламентом и не имела никаких полномочий, близких к тем, которые имеет палата общин». В июне 1759 года Тайный совет вынес постановление против Франклина. В небольшом примечании упоминалось, что вышеуказанная Ассамблея распущена, а новая, собравшаяся позже, уже не работала с этим делом. Там говорилось: «нижестоящие ассамблеи», подобные тем, которые существовали в колониях, «не должны сравниваться в полномочиях и привилегиях с палатой общин»
[225].
По третьему вопросу Франклин действовал немного успешнее. Здесь он задействовал дело губернатора Уильяма Денни, который в ряде случаев нарушил предписания, утверждая законопроекты, облагавшие налогами владения хозяев колонии. Пенны, сославшись на сведения, будто Денни брал взятки, обжаловали их в Тайном совете.
Первоначально указания Министерства торговли противоречили интересам Франклина и Ассамблеи. Но, когда Тайный совет услышал жалобу Пеннов, произошло нечто неожиданное. Лорд Мэнсфилд, член совета, подозвал Франклина к себе кивком головы, чтобы поговорить с ним в кабинете секретаря, пока юристы были увлечены спором. Действительно ли он считает, что налоги можно взимать так, чтобы не навредить имуществу Пеннов?
«Конечно», — отвечал Франклин.
