«Тогда, — сказал лорд Мэнсфилд, — вы не будете против и примете на себя обязательства отстоять эту точку зрения».
«Совершенно не буду против», — сказал Франклин.
Так был достигнут компромисс. Франклин согласился, что законопроект о налогах, выдвинутый Ассамблеей, исключит «неисследованные пустыри», принадлежащие хозяевам, и облагаться налогом в размерах, «не превышающих налоги на схожих землях, принадлежащих другим собственникам», будут незаселенные земли. Вернувшись к былой прагматичности, Франклин отвоевал частичную победу. Но этот компромисс не уладил навсегда вопрос о полномочиях Ассамблеи, он также не восстановил мир между Ассамблеей и собственниками
[226].
Помимо этого, компромисс никак не продвинул кампанию Франклина по лишению Пеннов права собственности на Пенсильванию. Как раз наоборот. Во всех своих постановлениях Тайный совет не обнаружил никакой склонности изменить хартию о праве собственности, сам же Франклин не смог добиться общественной поддержки в этом вопросе. И снова он оказался в ситуации, когда перспективы в Англии были невелики. Теперь у него не оставалось реальных причин, которые могли помешать возвращению домой. Тем не менее Франклин снова не захотел уезжать.
«Полнейшее счастье»
Одной из самых больших утех Франклина стали летние путешествия. В 1759 году они с Уильямом отправились в Шотландию, их дорога была вымощена знакомствами с представителями интеллектуальной элиты, начиная с Уильяма Страхана и Джона Прингла, которые оба были уроженцами Эдинбурга. Он гостил в усадьбе сэра Александра Дика, известного врача и ученого, и там повстречался с выдающимися умами шотландской эпохи Просвещения — экономистом Адамом Смитом, философом Дэвидом Юмом, а также правоведом и историком лордом Кеймсом.
Однажды вечером за обедом Франклин потчевал гостей одним из своих лучших литературных трюков, зачитывая «библейскую» главу, которую сам придумал, назвав ее «Притча против гонений». В ней рассказывалось о том, как Авраам дал пищу и кров стодевяностовосьмилетнему старцу, а затем вышвырнул его за дверь, когда тот сказал, что не верит в Бога Авраама. Притча заканчивалась так:
А в полночь Бог явился Аврааму, сказав: «Авраам, где же твой гость?»
Авраам же ответил словами: «Господи, он не хотел Тебя почитать; к тому же он не хотел призывать имя Твое. Потому я и прогнал его с глаз долой на дикую землю».
И Бог ответил: «Если Я мирился с ним сто девяносто восемь лет, кормил его и одевал, невзирая на неподчинение Мне, ты, грешник, не мог потерпеть его одну ночь?»
[227]
Гости, очарованные Франклином и его философией толерантности, попросили прислать им копии текста, что он и сделал. В это же время Франклин написал Юму историю диспута по вопросу майского дерева, в которой участвовал лорд Маршал. Его попросили высказать свое мнение, обязательно ли вечные муки длятся вечно? Франклин сравнивал эту ситуацию с положением мэра в пуританском поселении Массачусетса, попросившего разрешить спор между теми, кто хотел возвести майское дерево, и другими, считавшими это богохульством:
Он необычайно терпеливо выслушал их препирательства, а затем с мрачным видом вынес решение: те, кто выступают за то, чтобы не было майского дерева, пускай не имеют майского дерева, а те, кто выступают за майское дерево, пускай имеют майское дерево. Займитесь своими делами и сделайте так, чтобы я больше не слышал об этой ссоре. Потому, мне думается, лорд Маршал мог бы сказать: те, кто выступают за то, чтобы осуждение на вечные муки не длилось больше заслуженного, могут получить мое заверение, что так оно и будет; тех же, кто выступают за вечные муки, Господь навечно проклял, и избавьте меня от необходимости выслушивать ваши споры
[228].
Дэвид Юм был величайшим британским философом своей эпохи и одним из самых значимых логиков и аналитиков всех времен. Он уже написал два судьбоносных трактата — «Трактат о человеческой природе» и «Исследование о человеческом познании», которые теперь рассматриваются как важнейшие для развития эмпирической мысли, что поместило его в пантеон рядом с Локком и Беркли. Когда Франклин встретился с ним, он заканчивал «Историю Англии» в шести томах, сделавшую его богатым и знаменитым.
Франклин старательно добивался его расположения и уговаривал занять сторону колоний. «Я был очень рад, услышав о перемене ваших взглядов в некоторых вопросах касаемо Америки, — впоследствии писал ему Франклин, льстиво добавляя: — Не знаю никого, кто способен лучше вас уточнять» британские ложные представления. Одно из эссе Юма, в котором он одобрял беспошлинную торговлю с колониями, привело Франклина в восторг, так как оно могло иметь «положительное влияние на продвижение определенных интересов, о которых эгоисты думают слишком мало… Я подразумеваю интересы человечества или общее благо рода человеческого».
Франклин и Юм интересовались лингвистикой. Когда Юм бранил Франклина за придумывание новых слов, тот соглашался прекратить использовать термины «колонизировать» и «непоколебимый». Но жаловался: «Я не могу не желать, чтобы наш язык позволял нам составлять новые слова, когда мы того хотим». К примеру, Франклин настаивал, что слово «недосягаемый» гораздо хуже неологизма «несовершаемый». Ответ Юма на это предложение остался неизвестным, но это никак не уменьшило его страстного восхищения новым другом. «Америка послала нам много хорошего — золото, серебро, сахар, табак, растения индиго, — писал он. — Но вы первый философ и действительно первый великий ученый, за которого мы ей признательны»
[229].
Во время визита в Шотландию Франклин также подружился с Генри Хоумом, лордом Кеймсом, чьи интересы простирались от земледелия, животноводства и науки до литературоведения и истории. Среди прочего во время конных поездок по сельской местности они обсуждали, насколько нужен Британии контроль над Канадой, которую менее года назад вырвали у французов, когда англо-американские силы захватили Квебек в одном из решающих сражений франко-индейской войны. Франклин настаивал: «Я не столько житель колонии, сколько британец». В послании Кеймсу вскоре после отъезда он писал: «Будущие величие и стабильность Британской империи находятся в Америке». Несмотря на проблемы с Пеннами, он пока еще не превратился в бунтаря.
Визит в Шотландию завершался присуждением Франклину почетной степени доктора Сент-Эндрюсского университета. Надев на его плечи мантию из темно-красного шелка и белого сатина, Франклину зачитали адрес, восхваляющий «его здоровые нравы и благожелательный жизненный пример». Далее следовало: «Благодаря своим оригинальным изобретениям и успешным экспериментам, обогатившим науку философии природы и более всего науку электричества, мало известную прежде, [он] получил настолько высокую похвалу по всему миру, что заслуживает наивысшего почета в мире литературном». С этого времени обращение «доктор Франклин» стало привычным, зачастую он сам так представлялся в обществе.
