На субботних вечерах в доме Франков я несколько раз встречалась с беженцем из Германии господином Левиным. По новым законам он не мог работать аптекарем. Господин Франк предложил ему устроить лабораторию в пустой кладовой своего дома. Я никогда не бывала в этих комнатах, но господин Левин часто заходил к нам в контору и рассказывал о своих экспериментах. Иногда он приносил готовые кремы на продажу.
До сих пор указы, которые вытесняли евреев из разных профессий и ремесел, не затрагивали господина Франка, господина ван Даана, «Травис и компанию» и «Пектакон». Разумеется, мы не обсуждали, что господин Франк сделал со своими сбережениями и ценностями после принятия банковских законов. Он оставался самим собой, никогда не пропускал работу, не жаловался и не рассказывал о личной жизни.
Все нервничали из-за того, что может случиться в будущем. Новые указы сулили серьезные проблемы и господину Франку, и господину ван Даану, и нашим покупателям. Преследование евреев расширялось и усиливалось. Никто не знал, что нас ждет. Евреи чувствовали себя словно в зыбучих песках. Опасность грозила со всех сторон.
Господин Франк был умным человеком. Что бы он ни думал о своей судьбе, я знала, что он найдет выход. Однажды он сказал Хенку, что хочет обсудить с ним личное дело. Они закрылись в кабинете.
Наедине за закрытыми дверями господин Франк объяснил, что его положение в компании представляет угрозу для всех. Он все тщательно обдумал, взвесил и решил, что ему нужно оставить пост директора «Травис и компании». Уставные документы следует юридически переоформить. Его место займет верный друг, господин Коопхейс. Сам господин Франк станет советником, но фактически продолжит управлять компанией. Перемены коснутся только документов.
Другой доверенный человек, христианин, возглавит «Пектакон», чтобы усилить христианский характер компании. Не согласится ли Хенк стать директором компании по производству специй, а господин Кралер будет управляющим?
Хенк был рад, что его старинная голландская фамилия защитит компанию. Он с радостью пришел на помощь господину Франку, ведь он всегда им восхищался. Хенк мог проследить свои христианские корни на пять поколений. Если уж нацистам этого не хватит, сказал он, то им не хватит ничего.
Бумаги были оформлены и должным образом заверены. 18 декабря 1941 года господин Отто Франк исчез из документов «Травис и компании». Для сотрудников он стал советником. Мы напечатали новые бланки и визитки. Компания «Пектакон» стала называться «Колен и компания».
Жизнь на Принсенграхт шла своим чередом. Господин Франк каждый день приходил на работу, садился за стол в своем кабинете, принимал решения и отдавал приказы. Ничего не изменилось. Только когда мы печатали письма или выписывали чеки, на месте подписи оставался пробел. Затем господин Франк передавал все документы на подпись господину Коопхейсу или господину Кралеру, чтобы все выглядело пристойно.
В декабре 1941 года мы воспрянули духом. После событий в Перл-Харборе американцы объявили войну Японии, а ее союзники, Германия и Италия, выступили против Америки. Это казалось невероятным: Америка со всей ее мощью, с огромными авиационными заводами, стала союзником Англии! Теперь в борьбе с Гитлером нас поддерживала великая держава.
Еще больше радовали новости из России. Летом и осенью гитлеровские армии продвигались по стране довольно успешно, но «Радио Оранж» и Би-би-си сообщили, что в России наступила холодная зима и немцы завязли, не имея возможности идти дальше. Би-би-си предрекала гитлеровским армиям судьбу Наполеона. Немецкое радио все это опровергало, заявляя, что Ленинград и Москва падут со дня на день. Естественно, мы были уверены, что правду говорит Би-би-си.
В январе 1942 года евреям, жившим в маленьких городках близ Амстердама, было приказано немедленно явиться в город. Эти люди должны были представить полиции список имущества, которое они берут с собой в Амстердам. После этого следовало отключить газ, электричество и воду и сдать в полицию ключи от своих домов.
Этим людям не дали времени на поиски жилья, они не успели распорядиться своим имуществом и позаботиться о домах, где многие прожили всю свою жизнь. Они просто пришли в Амстердам с узлами и тележками. Порой вещи целой семьи умещались в одной детской коляске. В Амстердаме и без того было много жителей. Куда могли деться эти люди? Из Хилверсема пришла дочь госпожи Самсон с мужем и двумя детьми пяти и трех лет. Они неожиданно появились на пороге дома, растерянные, не понимающие, что происходит. Госпожа Самсон была напугана не меньше их. Что делать? Где всех разместить? В квартире было всего четыре комнаты, включая наши.
Мы с Хенком все обсудили и сказали госпоже Самсон, что с радостью съедем и освободим ее комнаты. Мы не стали говорить, что нам некуда идти. Госпожа Самсон категорически отказалась нас отпускать. Мы решили, что там, где живут трое, проживут и семеро.
Дочь, зять и дети разместились в одной спальне, госпожа Самсон во второй, а мы с Хенком – в третьей. Гостиная стала общей, как в большой семье. Нам было тесно, но другого выхода не нашлось. За обедом зять госпожи Самсон изо всех сил пытался шутить. Он был скрипачом, но работать больше не мог. Иногда ему удавалось нас рассмешить, но чаще всех мучил жуткий страх. Мы с Хенком старались как можно меньше времени проводить дома. Мы ничего не могли сделать, чтобы облегчить положение этих людей, – лишь притворялись, что не замечаем их страхов и тревог. По вечерам мы часто уходили к друзьям на Рейнстраат – они много лет сдавали Хенку комнату, пока мы не стали жить вместе. Мы садились вокруг приемника, слушая Би-би-си и «Радио Оранж». Как измученные жаждой дети, ловили каждый глоток новостей. Иногда по радио со страстными речами выступал Уинстон Черчилль. Он вселял в нас уверенность и давал силы переживать оккупацию день за днем, неделю за неделей, год за годом. Мы верили, что в конце концов «добро» победит. По радио сообщали о новых бомбардировщиках, которые делают в Америке – они появятся через два года. «Сейчас! – восклицали мы. – Они нужны нам сейчас! Мы не можем ждать два года!»
Ситуация в стране стремительно ухудшалась. Немцы ввели продуктовые купоны. Кроме этого, каждый из нас получил специальную карточку с подписями. Раз в месяц или два выдавали новые купоны, и чиновник расписывался в этой карточке. В газетах печатали списки того, что можно было купить на определенные купоны, – не только продукты, но и трубочный табак, сигареты и сигары. Чтобы купить все необходимое, нужно было обойти два-три магазина.
Нам пришлось перейти на эрзац-кофе и чай. Пахли они правильно, но вкуса не имели. Хенку постоянно не хватало сигарет. Он забыл те времена, когда сигареты всегда лежали в его карманах. Теперь, прежде чем закурить, нужно было дважды подумать. Все это нас страшно раздражало, потому что мы знали: немцы забирают наши голландские продукты и товары и отправляют их в Германию.
Евреи постепенно лишались работы, и немцы начали организовывать для них трудовые лагеря. Чаще всего работа находилась «на востоке» – никто точно не знал где. В Польше? В Чехословакии? Ходили слухи, что тех, кто отказался ехать в трудовой лагерь, отправляют в Маутхаузен и там жестоко наказывают. Те, кто подчинялся приказу, были вынуждены тяжело работать за мизерную зарплату, но им обещали «достойное» обращение.
