Многие евреи совершали отчаянные поступки, лишь бы не оказаться в этих трудовых лагерях. Кто-то намазывал руки яичным желтком перед медицинским осмотром и мочился на них, надеясь, что анализ покажет почечное заболевание. Кто-то приносил на анализ мочу диабетиков. Некоторые глотали большие куски жевательной резинки – на рентгене они напоминали язву. Другие выпивали огромное количество кофе и до полусмерти парились в бане, чтобы выглядеть слишком слабыми и больными для трудового лагеря и избежать отправки.
Евреям было запрещено жениться на нееврейках и ездить на трамваях. Покупки они могли делать лишь в определенные часы и в определенных магазинах. Им не разрешалось отдыхать и дышать воздухом в своих садиках, в кафе и в общественных парках.
Наши субботние посиделки в доме Франков прекратились, как и ужины, на которые Франки прежде иногда приглашали нас с Хенком. Законы изолировали и отделили от нас еврейских друзей. В нашем районе, где жило много евреев, я постоянно видела опечаленные, встревоженные лица. Евреи беднели с каждым днем. Прокормить детей стало нелегко. Евреи шептались друг с другом, но прекращали все разговоры, когда кто-то приближался. Они стали очень подозрительными и избегали чужих взглядов. Мне было безумно жаль этих несчастных.
Весной 1942 года был принят еще один указ. На сей раз его опубликовали не только в еврейской, но и в голландской газете. С этой недели всем евреям предписывалось носить на груди желтую шестиконечную звезду размером с ладонь взрослого человека. Всем – мужчинам, женщинам и детям. Каждая звезда стоила купон на одежду плюс 4 цента. На желтой звезде было написано JOOD – «ЕВРЕЙ».
В день, когда этот указ начал действовать, многие голландские христиане, глубоко оскорбленные таким унижением их соотечественников-евреев, тоже нашили на одежду желтые звезды. Кто-то приколол к лацканам желтые цветы в знак солидарности. Женщины украшали желтыми цветами волосы. В витринах некоторых магазинов появились таблички с просьбой к христианам проявлять особое уважение к нашим еврейским соседям – например, приподнимать шляпы в знак приветствия, чтобы они не чувствовали себя одинокими. Многие голландцы сделали все, что было в их силах, чтобы продемонстрировать свою солидарность.
Этот указ окончательно вывел нас из себя. Гнев наш вскипел. Желтые звезды и желтые цветы в первые же дни появились повсюду, и наш Речной квартал стали называть Млечным Путем, а Еврейский квартал – Голливудом. Впрочем, прилив гордости и солидарности продлился недолго – немцы перешли к карательным мерам. Начались аресты. Угроза нависла над всеми: каждый, кто чем-то помогал евреям, мог оказаться в тюрьме и по-настоящему рисковал жизнью.
Господин Франк пришел на работу, как обычно. Никто ни слова не сказал о желтой звезде, аккуратно пришитой к его пальто. Мы сделали вид, что не замечаем ее. Для меня ее просто не существовало.
Хотя господин Франк держался спокойно, я видела, что он очень расстроен. Ему не разрешалось ездить в трамвае, и он каждый день шел в контору пешком несколько миль, а вечером проделывал тот же путь обратно. Я даже представить не могла, в каком тяжелом положении оказалась его семья. Мы никогда не говорили об этом.
Как-то утром, когда кофе был выпит и чашки помыты, господин Франк вызвал меня в свой кабинет и закрыл дверь. Он пристально посмотрел на меня своими мягкими карими глазами. Взгляд его проникал в самую душу.
– Мип, – сказал он, – я хочу доверить вам один секрет.
Я молча слушала.
– Мип, мы с Эдит, Марго и Анной решили скрыться, найти убежище.
Он дал мне время обдумать его слова.
– Мы будем прятаться с ван Дааном, его женой и сыном. Вы же знаете, что у нас есть пустые помещения, где мой друг, аптекарь Левин, проводил свои опыты?
Я знала об этих комнатах, но никогда в них не бывала.
– Там мы и будем скрываться.
Господин Франк помолчал.
– Вы продолжите работать, как обычно, но, поскольку мы все время будем находиться рядом, я должен знать, нет ли у вас возражений?
Конечно, возражений у меня не было.
Господин Франк сделал глубокий вдох и спросил:
– Мип, вы готовы позаботиться о нас, пока мы будем скрываться?
– Конечно!
Такие моменты случаются в жизни человека лишь раз, может быть, два… Их значение невозможно описать словами. Такой момент настал для меня сейчас.
– Мип, немцы сурово наказывают тех, кто помогает евреям. Вам грозит тюрьма или даже…
Я прервала его.
– Я сказала: «Конечно!» Именно это я имела в виду!
– Хорошо. Об этом знает только Коопхейс. Мы не говорили даже Марго и Анне. Я поговорю с остальными. Но посвящены будут немногие…
Я не стала задавать вопросов. Чем меньше я буду знать, тем меньше смогу сказать на допросе. Я понимала: когда придет время, господин Франк расскажет мне, кто эти немногие, и все остальное, что мне нужно знать. У меня не было любопытства. Я дала слово.
Глава 7
Весной 1942 года приближалась вторая годовщина германской оккупации. Мощь Гитлера не ослабевала. Все наши надежды были связаны с союзниками. Мы все еще помнили испанскую оккупацию XVI века: тогда угнетатели держали маленькую Голландию под своей пятой восемьдесят долгих лет.
Наша жизнь полностью изменилась. Дети играли в парашютистов – спрыгивали со стульев, держа в руках раскрытые зонтики. В деревнях появился неписаный закон: при появлении самолетов распахивались все двери, чтобы играющие на улице ребятишки могли укрыться в любом доме.
С наступлением темноты прекращалась вся жизнь. Окна закрывались светонепроницаемыми шторами. Во всех магазинах возникли очереди. Все старались купить побольше на случай, если товары закончатся. Стулья у всех стояли как можно ближе к радиоприемникам.
Больше всего тревожились евреи. Их постепенно лишали свободы, работы, мобильности. У них было слишком много свободного времени и тревог. Вынести это было невозможно. Так много размышлений, тревожных мыслей, страхов…
Из-за желтых звезд евреи, которых раньше трудно было отличить от голландцев, стали заметны. Когда дети, которые никогда не общались с евреями, вдруг встречались с ними, их удивляло, что у тех нет рогов или вампирских клыков. Они не могли поверить, что евреи выглядят так же, как и все остальные, хотя немцы представляют их истинными дьяволами. Голландцы никогда не делали различий между людьми, исходя из их национальности или расы. Теперь этот обычай был нарушен. Самое печальное, что все это отравляло умы наших детей.
По ночам нам не давал спать гул бомбардировщиков. Случались воздушные тревоги – оглушительно выли сирены, а потом приходилось ждать отбоя. В нашем квартале не было убежищ, поэтому мы с Хенком привыкли к воздушным тревогам и не обращали на них внимания. Мы просто натягивали одеяло на уши и прижимались друг к другу в теплой постели.
