– Возьмите это. Идите в аптеку на Лелиеграхт. Хозяин – мой друг. Он разрешит вам воспользоваться телефоном. Позвоните моей жене, расскажите, что случилось, и бегите.
Элли испуганно посмотрела на меня. Я кивнула. Она взяла бумажник и бросилась к двери.
Господин Коопхейс посмотрел на меня и сказал:
– Мип, вы тоже можете уйти.
– Не могу, – ответила я, и это была чистая правда.
Я не могла уйти.
Мы просидели за своими столами, как нам было приказано, около часа. Затем появился другой человек и увел господина Коопхейса. Они скрылись в кабинете господина Кралера. Я сидела за столом, не зная, что происходит в доме, и боялась себе это представить.
Коопхейс вернулся, не закрыв дверь, так что я могла видеть коридор, ведущий в кабинет Кралера. Дверь на склад тоже была открыта. Следом за Коопхейсом вошел немец. Я услышала, как он говорит по-немецки:
– Оставьте ключи девушке.
С этими словами он вернулся в кабинет Кралера.
Коопхейс подошел ко мне, отдал ключи и сказал:
– Мип, вы должны оставаться в стороне.
Я покачала головой.
Коопхейс пристально посмотрел мне в глаза.
– Нет! Только вы можете спасти то, что еще возможно. Все в ваших руках.
Я не успела осознать его слов, когда он сжал мне руку и вернулся в кабинет Кралера, закрыв за собой дверь.
Все это время я думала о двух вещах. Во-первых, мне показался знакомым голос немца. Во-вторых, я сообразила, что они могут подумать, будто я ничего не знала о людях, скрывающихся в нашем доме.
Через несколько минут в комнату вошел голландец с револьвером, который пришел к нам первым. Не обращая на меня внимания, он уселся за стол Элли и набрал номер телефона. Я слышала, как он просит прислать машину.
Через открытую дверь я слышала резкий голос немца, потом Кралера, потом снова немца. И тут я поняла, почему он кажется мне знакомым! Немец говорил с характерным венским акцентом – точно так же, как мои родственники, которых я покинула так давно.
Немец вернулся в мою комнату, но тон его изменился. Я поняла, что он больше не считает меня невиновной. Он навис надо мной и резко произнес:
– Теперь ваша очередь.
Он протянул руку и забрал ключи, которые передал мне Коопхейс.
Я поднялась. Мы стояли лицом к лицу очень близко – я чувствовала его жаркое дыхание. Посмотрела ему прямо в глаза и сказала по-немецки:
– Вы из Вены. Я тоже из Вены.
Он замер. Я поняла, что удивила его: он этого не ожидал. Он расслабился, но тут же собрался и рявкнул:
– Ваши документы! Удостоверение личности!
Я протянула свои документы со словами:
– Родилась в Вене. Замужем за голландцем.
Он изучил мои документы и заметил голландца, который говорил по телефону.
– Убирайтесь! – рявкнул он.
Голландец повесил трубку и выскочил из комнаты, как нашкодивший щенок. Австриец подошел к двери и закрыл ее. Мы остались наедине.
В ярости он швырнул мои документы мне в лицо, а потом, пригнувшись от злости, подкрался ко мне:
– Вам не стыдно, что вы помогаете еврейскому отребью? – прошипел он.
Потом он начал грязно ругаться, твердил, что я предательница, что меня ждет ужасная кара. Он ругался, а я стояла, выпрямившись и не обращая внимания на его слова. Чем больше он кричал, тем больше нервничал. Он стал расхаживать по комнате, затем неожиданно он повернулся на каблуках и спросил:
– И что мне с вами делать?
В этот момент я почувствовала, что контролирую ситуацию. Мне даже показалось, что я немного подросла. Он изучал меня. Я буквально читала его мысли. Мы стояли друг напротив друга, люди из одной страны, из одного города. Один охотится на евреев, другой их спасает.
Австриец немного успокоился. Лицо его стало более человечным. Он посмотрел на меня и в конце концов сказал:
– Из личной симпатии… Так и быть, можете остаться. Но боже упаси, если решите бежать. Тогда мы схватим вашего мужа.
Хотя это было глупо, я не сдержалась:
– Держитесь подальше от моего мужа. Это только мое дело. Он ничего об этом не знает.
Австриец фыркнул:
– Не будьте дурой. Он тоже в этом замешан.
Он подошел к двери, распахнул ее, повернулся и сказал:
– Я вернусь, чтобы убедиться, что вы еще здесь.
«Можешь делать, что захочешь, хоть яду напейся, – по-думала я, – а я останусь!»
– Я вернусь за вами, – повторил австриец. – Один неверный шаг, и вы окажетесь в тюрьме.
Он повернулся и вышел. Я осталась одна.
Не представляла, куда он ушел, и не знала, что происходит в нашем доме. Состояние было ужасным. Мне казалось, я падаю в бездонную дыру. Что я могла сделать? Я буквально рухнула на стул. Все пропало.
А потом я услышала шаги наших друзей – в коридоре за личным кабинетом господина Кралера, на старой деревянной лестнице. По звуку их шагов я почувствовала, что они спускаются, как побитые собаки.
Я замерла. Работники со склада подошли ко мне, чтобы сказать, что им очень жаль и они ничего не знали. Появился ван Матто. Я видела, что австриец передал ему отобранные у меня ключи. Я не представляла, сколько времени прошло. Когда пришел голландский нацист, было около двенадцати. Шаги на внутренней лестнице я услышала около половины второго. Неожиданно вернулась Элли, пришел Хенк. Я поняла, что уже пять часов. Рабочий день закончился.
Хенк обратился к Фрицу ван Матто:
– Как только ваши помощники уйдут, заприте дверь и возвращайтесь сюда.
Когда ван Матто вернулся, Хенк обратился к нам троим:
– А теперь поднимитесь и посмотрите, что там делается.
Ван Матто нес ключи. Мы поднялись к книжному шкафу и отодвинули его от двери, которая вела в убежище. Дверь была заперта, но не повреждена. К счастью, у меня был запасной ключ. Я сходила за ним. Мы открыли дверь и вошли в убежище.
Уже от двери было видно, что в комнатах все перевернуто вверх дном. Ящики открыты, вещи разбросаны по полу. Я в ужасе взирала на этот разгром.
Я прошла в комнату господина и госпожи Франк. На полу среди бумаг и книг лежал маленький дневник в красно-оранжевой обложке – Анна получила его в подарок от отца, когда ей исполнилось тринадцать. Я указала на него Элли. Та наклонилась, подняла его и отдала мне. Я вспомнила, как рада была Анна этому подарку, дневнику, в который она могла записывать свои мысли. Я знала, как дорог он был для девочки. Я осмотрелась в поисках других записей Анны и увидела старые бухгалтерские книги и другие бумаги, которые мы передавали ей, когда странички в дневнике кончились.
