Празднование длилось несколько дней. Повсюду звучали канадский и голландский гимны. На улицах пели и танцевали. Где-то раздобыли шарманку, люди вытащили старые аккордеоны. Все сажали ноготки: мы мечтали увидеть запрещенный немцами цвет – оранжевый, цвет нашего королевского дома.
На улицы вышли те, кто скрывался в убежищах. Появились евреи. Они терли глаза, отвыкшие от солнечного света. Их сразу можно было узнать по желтоватой бледности и недоверчивому взгляду. Звонили церковные колокола, гремела музыка.
Освободители привезли нам новые голландские банкноты, отпечатанные в Англии. Началась страшная инфляция, и купить в магазинах было нечего.
Просыпаться утром и не ощущать опасности было удивительно. Мы с Хенком и все остальные ждали тех, кто должен был вернуться домой. Ходили страшные, невообразимые слухи о том, что творилось в германских концлагерях. В первых газетах появились страшные фотографии. Свидетели рассказывали ужасные вещи. Во время оккупации до нас доходили слухи о газовых камерах, убийствах, невыносимых условиях жизни в этих лагерях, но такой чудовищной жестокости мы и представить себе не могли. Факты превосходили самые дикие предположения. Я не могла читать эти истории, не могла смотреть на фотографии. Я занималась чем угодно, лишь бы сохранить веру в то, что наши друзья вернутся. Невыносимо было думать, что с ними могло произойти подобное.
Вскоре начались ремонтные работы – выбитые окна закрывали фанерой, чинили мосты и железные дороги, чтобы снова начали ходить поезда. Нужно было все, но ничего не было. Хенка направили на Центральный вокзал. Он встречал возвращающихся и снабжал их всем необходимым – помогал получить деньги, продуктовые карточки, устроиться с жильем. Люди приезжали на военных грузовиках, потом стали ходить поезда.
Евреи и другие узники нацистов возвращались в освобожденную Голландию. Они были такими изможденными, что невозможно было определить их возраст.
У евреев из концлагерей на руках были вытатуированы номера. Дети, которые не знали своих имен и дней рождения, не узнавали родственников – так долго они были в разлуке.
Те, кто вернулся в наш Речной квартал, обнаружили, что их квартиры заняты другими людьми. Кто-то смог вернуть свое жилье – голландские нацисты сбежали, все бросив. Постепенно в нашем районе стали снова обживаться евреи. Каждый день печатали списки выживших в концлагерях.
Раньше евреи выглядели так же, как все остальные, но после пережитого ужаса они стали другими. Голландцы не обращали на это внимания: все были заняты собственными несчастьями и не думали о чужих страданиях.
Хенк каждый день работал на Центральном вокзале, и всех, кто к нему обращался, спрашивал:
– Вы ничего не знаете об Отто Франке? Вы не видели Отто Франка, его жену Эдит Франк? Вы не слышали об их дочерях, Марго и Анне Франк?
Никто ничего не знал и не слышал о наших друзьях.
Через несколько дней после освобождения я работала в нашей конторе, и вдруг вспыхнул свет. У нас снова было электрическое освещение!
Тогда же мы узнали, что Виктор Кралер жив. Ему удалось ускользнуть от немцев, и он скрывался у себя дома до последних дней «голодной зимы». Его прятала жена. Вернувшись в контору, он рассказал о своем бегстве:
– Нас отправили в Амерсфоорт. Большинство заключенных были политическими, торговцами с черного рынка или христианами, которые прятали евреев. Из Амерсфоорта меня переводили в разные лагеря. В конце концов я оказался почти на границе с Германией. Как-то утром нас подняли по тревоге, а потом группу голландцев вывели из лагеря.
Я решил отстать от группы. Нас конвоировали старые, уставшие от войны солдаты. Я подумал, что можно заговорить с ними по-немецки и узнать, что происходит. Я спросил, и мне ответили: «Мы идем в Германию. Весь лагерь переводят в Германию».
Я подумал, что из гитлеровской Германии мне никогда не выбраться, и стал отставать еще больше.
Вдруг появились американские самолеты. Начался обстрел. Солдаты велели нам лечь прямо на дорогу. Мы находились возле кукурузного поля, и я бросился туда. Обстрел не прекращался.
В конце концов самолеты улетели. Охрана приказала подняться и шагать дальше, но я остался в кукурузе и затаил дыхание. Колонна прошла мимо, а я остался на поле.
Я долго ждал, а потом пополз в сторону от дороги. Оказавшись в безопасности, я поднялся, зашагал прочь и скоро дошел до маленькой деревни. Мне было страшно – ведь на мне была лагерная одежда.
На краю деревни стояла велосипедная мастерская. Я решился зайти внутрь. Хозяину мастерской я сказал, что только что бежал из лагеря.
– Можно взять у вас велосипед? – спросил я. – Хочу вернуться домой.
Человек посмотрел на меня, куда-то ушел и принес мне старый, но крепкий черный велосипед.
– Вот, – сказал он, подталкивая велосипед ко мне. – Поезжайте домой. После войны вернете.
Я покатил домой. Жена прятала меня всю «голодную зиму».
Через несколько недель в магазинах стали появляться товары – зимние пальто, красивые платья, – но только на витринах. Купить ничего было нельзя. Повсюду красовались таблички «Только для демонстрации». В других витринах стояли картонные молочные бутылки, упаковки сыра и доброго голландского масла. Я слышала, что голландских детей отправляют на отдых в Британию. Дети находились в таком ужасном состоянии, что нужно было предпринимать срочные меры, чтобы вернуть их к жизни.
В 1920 году меня точно так же привезли в Голландию из Вены – голодную девочку с карточкой на шее. В 1945 году голландских детей грузили на пароходы и через Северное море отправляли в Англию, чтобы подкормить.
День за днем Хенк работал на Центральном вокзале, раздавая ваучеры возвращающимся голландцам. Эти люди лишились почти всего. Они потеряли семьи или были разлучены со своими близкими. И каждый день он спрашивал:
– Вы не знаете Отто Франка? Вы не встречали семью Франков – Отто, Эдит, Марго и Анну?
И каждый раз в ответ он слышал одно и то же:
– Нет, мы не видели этих людей и не слышали о них.
Хенк продолжал свои расспросы. И, в конце концов, он услышал то, что хотел услышать:
– Я видел Отто Франка. Он возвращается!
В тот день Хенк прибежал домой пораньше, чтобы сообщить мне новость. Это случилось 3 июня 1945 года. Он вбежал в гостиную и обнял меня:
– Мип, Отто Франк возвращается!
Сердце заколотилось у меня в груди. Я была уверена, что он вернется – и все остальные тоже.
И тут я заметила человека, который прошел мимо моего окна. У меня перехватило дыхание. Я выскочила на улицу.
Это был господин Франк. Он направлялся к нам. Мы смотрели друг другу в глаза, не в силах произнести ни слова. Он был очень худым, но он всегда был таким. В руках он держал небольшой узелок. Глаза мои наполнились слезами, сердце упало. Мне было страшно расспрашивать его. Я не хотела знать, что произошло. Знала, что не могу спросить.
