Смерть тех, кто оказался тогда на этом широченном, в шесть полос в каждую сторону, шоссе была страшной, но быстрой. А вот судьба тех, кто оказался в окружающих развалинах, мне почему-то казалась еще более пугающей. Медленно умирать от ожогов или лучевой болезни, будучи заваленным тоннами и тоннами того, что еще какие-то минуты назад было твоим домом, — нет, это и есть настоящий ужас!
Но окраины Столицы, если сравнивать их с тем, что творилось в центре, — это еще цветочки.
Я и сам котлован на месте Министерства обороны видел — неправильной формы ямища чуть ли не полкилометра в поперечнике, а про глубину ее даже думать не хочется. Судя по карте и рассказам стариков, там крупнейший в Городе пересадочный узел метро был и подземные сооружения, а вражеские ядерные боеголовки сюда последовательно били, проникая каждый раз все глубже и глубже. Безмятежная гладь воды, блестевшая метрах в десяти ниже края котловины, фонила очень серьезно, несмотря на то что с момента войны прошло уже четырнадцать лет. Наши научники лет через шесть специальную экспедицию совместно с посадскими организовали, для выяснения последствий удара, так Лиза мне рассказывала, что уровень воды опустился почти на сорок метров, и, для того чтобы спустить лодки на «зеркало», им пришлось изрядно попотеть и даже задействовать кран. Сама она, правда, в этом участия не принимала — ей друзья рассказывали. Так вот, в некоторых местах эхолот показал глубину за две сотни метров!
Сложно представить, что испытали люди, выбравшиеся из мрака и ужаса метро. Выжившие в давке и панике, когда перед их глазами открылась картина умирающего в пламени огромного города… До сих пор мне иногда кошмары на эту тему снятся.
— Эй, ты что, заснул! — голос капитана оторвал меня от нерадостных воспоминаний.
— Да нет, а с барахлом нам действительно повезло — это ты прав… Жаль, вам так не повезло — сотне шмотки от тысячи достались, правда? — и, хотя я и понимал, что сейчас наговорю лишнего, клокочущая сейчас во мне злоба требовала выхода. — И с машинами нам повезло — бери — не хочу, так? А уж с развлечениями — так и подавно! Но ты не переживай, капитан, я вам аттракцион устрою… Как там было? «Дорогие москвичи и гости столицы, кто хочет принять участие в обзорной экскурсии по Москве, подходите к автобусу»?! — говорил я негромко, но Верстаков отшатнулся и с удивлением и некоторым даже испугом посмотрел на меня.
— Илья, ты что? Что я такого сказал-то?
Пускаться в объяснения мне ни разу не хотелось, к тому же я разозлился еще и на себя за то, что не сдержался за то, что не люблю когда жители «чистых» регионов учат нас, как жить. Может, и скандинавов я с таким упоением резал, потому что их Война не задела. Тьма — да, а война — нет! Говорят, где-то на севере Норвегии пару целей наши накрыли, а так у них все чисто. А они к нам полезли. И не договариваться, а с оружием — дескать, подвиньтесь, славяне!
В машине повисла гнетущая, прямо скажем, тишина. Я боролся со своими страстями, а Петр старательно делал вид, что ничего не случилось. Молчали долго — минут десять точно, пока, наконец, мне не пришлось ответить на вызов рации:
— Четвертый в канале! — Цифровые позывные мы решили оставить на все время операции.
— Здесь Шестнадцатый! — это был кто-то из южан, с кем я еще не успел познакомиться лично. — К вам едет зеленая «Нива», в ней двое. Один — крупный мужчина, возраст — около тридцати, рост — примерно метр восемьдесят пять. Одет в черную куртку и черное кепи. На груди какая-то металлическая бляха желтого цвета. Он за рулем, оружия на виду я не заметил, — по описанию я узнал давешнего помощника шерифа. — Второй старше — лет сорок пять минимум, — продолжал докладывать наблюдатель, — одет в рыжую кожаную куртку, цветастый шарф и матерчатую круглую кепку. То ли синюю, то ли черную. На правой щеке — крупный крестообразный шрам.
«Это, должно быть, Лавочник!» — я сопоставил имеющееся у меня описание с докладом.
— Принято! Далеко они?
— До вас — квартал. С ними идет группа сопровождения, но как только они заметили одного из наших — остановились сразу.
— Могли за «индейцев» принять, — до встречи мы договорились так называть людей Рябого, а всех остальных местных — погонщиками. — Пусть кто-нибудь им покажется, чтобы они могли вас как своих идентифицировать.
— Шестнадцатый в канале. Все сделали, Четвертый. Машина тронулась и едет к вам.
— Понял тебя, Шестнадцатый! Отбой.
«Нива» показалась в конце переулка ровно через четыре минуты. Машина остановилась, качнувшись на завышенной подвеске, из-за которой она была выше стандартной на добрых десять сантиметров, затем обе двери почти синхронно распахнулись и наши гости вылезли. Мы с капитаном, не сговариваясь, сделали то же самое. Автоматы оставили в машине — прикрытие есть, вездеход наш бронированный, а для наших собеседников это будет лишним знаком, что разговор серьезный.
Я тронул тангенту:
— Мы пошли!
— Прикрываем вас, Четвертый, — буркнул наушник голосом Шестнадцатого.
Встретились с Лавочником мы точно на полдороге между его и нашей машинами. Навык соизмерять свои шаги с шагами оппонента сам приходит после второго десятка подобных «стрелок». Отец и Виталь Андреич очень любят про такое говорить: «Или научишься, или в следующий раз тебе уже будет все равно…»
— Надо понимать, что это ты — Заноза? — внешность Лавочника, заговорившего первым, нисколько его прозвищу не соответствовала. Скорее он был похож на старого солдата, повидавшего многие и многие сражения. Сухопарый, чуть прихрамывающий на левую ногу (на хромоту я обратил внимание, еще когда мы сходились), в движениях порывистый… Шрам, похоже, от двух ударов чем-то острым. Сами перекладины-рассечения слишком ровные для осколочного ранения — почти симметричный крест получился. Били сильно, так что клинок рассек не только кожу, но и мышцы, отчего уголок правого глаза у моего собеседника был опущен, а верхняя губа, наоборот, приподнята.
— Я.
— Мне казалось, что ты постарше будешь…
— Уж какой есть… — я развел руками, показывая, что другого Занозы у нас в наличии нет.
Ризен голоса не подавал, только кивнул, когда занимал свою позицию в метре позади левого плеча Лавочника — словно зеркальное отражение Верстакова, замершего за моей спиной.
— Какие твои предложения, Следопыт?
— Малино мы берем под себя, Михнево вам. Долю с питомника иметь тоже будете.
— А что скажет Даур? Да и Рябой пока меня за глотку держит — у каждой моей точки сейчас минимум пятеро его «торпед» топчутся.
— Вычтите малинскую бригаду — от них никого не осталось. А Даур… — и хотя предложения были не только давно обдуманы, но и неоднократно обсуждены с настоящим, патентованным, так сказать, дипломатом — полковником Удовиченко, я изобразил на лице некоторую задумчивость. — А для Даура ничего не изменится…
— Тогда он может стать на сторону Рябого. В расчете на его благодарность…
