Но сумасшедшая или нет, а в нескольких метрах от нас лежала пропасть, внизу клокотал океан…
— Госпожа Ридли, не слишком ли вы… гоните?
— Надо соблюдать дистанцию, да?
— Дистанцию? — отозвалась я.
Я еще больше обеспокоилась: не мерещатся ли ей какие-то машины на дороге? На ведущей только к имению и потому совершенно пустынной дороге.
— О какой дистанции вы говорите, госпожа Ридли?
— О твоей «госпожа Ридли». «Тетя Рона, тетя, тетечка», раньше ты так меня называла. Тогда я тебе нравилась, Эмилия. — Слава Богу, она не сделала паузу, чтобы я сказала ей, что и сейчас она мне нравится, а продолжала: — Так что в память о добром старом времени, о хорошей неделе в прошлом называй меня «тетей». Но если хочешь знать, я тебе не тетя, а что-то вроде пратети, потому что я прихожусь в некотором роде тетей твоей матери. — «Матери» она произнесла с печальным вздохом, точно говорила о покойнице. Даже позволила себе добавить: — Бедная, несчастная Диана!
— О, у тебя нет никаких оснований ее жалеть, — быстро возразила я. — У моей матери все отлично. В этом я уверена.
— Ммм… Гм… — «ответила» мне госпожа Ридли.
Едва мы въехали в город, как она тут же нажала на тормоз и подала Арнольду знак вылезать, стало ясно, что ее нетерпеливое желание избавиться от его безмолвно-глухого присутствия достигло своего апогея. Она подняла палец, потом опустила, как бы говоря: «Через час будь на этом же месте», и мы поехали дальше. Мы лавировали по узким, почти безлюдным улочкам — широких и многолюдных улиц тут вообще не было, — но все-таки у меня сложилось впечатление, что мы движемся к конечной цели не самым прямым путем.
Спустя немного мы остановились перед каким-то домом, не очень большим и с виду вполне обыкновенным.
— Знаешь где мы? — спросила меня госпожа Ридли.
— Нет.
— У публичного дома.
— Это… это и есть секрет? Это должно было мне понравиться?
— Чепуха. Мы едем в другое место. Но сначала я хотела бы, чтобы ты сбегала во двор за домом и посмотрела, нет ли там «форда» с откидным верхом. Прошу тебя, окажи мне эту услугу!
Отказать я, конечно, не могла. И впрямь побежала, поскольку никогда не любила прогуливаться вокруг публичных домов, каким бы обыкновенным ни выглядел их фасад. Когда я вернулась, то уже задыхалась и едва не закашлялась. А ведь я приехала в этот забытый Богом край, чтобы поправить здоровье! Я почти без сил плюхнулась на сиденье.
— Ну? — без капельки такта поторопила меня госпожа Ридли.
— Он там.
— Темно-синий «форд»?
— Да, да.
— Отлично! — Она повела джип. Несколько менее рассеянно, с менее переутомленным видом, чем до этого. — Я нарочно привезла тебя сюда, Эмилия. Я хотела, чтобы ты лично убедилась, с кем тебе придется иметь дело. Вот так каждую субботу, как на этот раз, он остается ночевать здесь и возвращается домой к вечеру. Что за человек, Господи! Он даже не скрывает своих пороков…
— Тетя Рона, — прервала я ее с нажимом, — ты думаешь, я понимаю, о чем ты говоришь?
— О Клифе, нашем жильце и аморальном писателе Клифорде Крейне…
— Значит, жильцов все-таки трое!
— Тебе кажется мало? Мне, которая заботится обо всем, и этих много. Но сейчас мы говорим о Клифе.
— Как я могу о нем говорить, если я с ним не знакома.
— Не знакома? Но ведь ты только что видела его машину!.. Хочу сказать, видела ее перед… вернее, позади публичного дома. А это более глубокое знакомство, чем если бы ты встретилась с ним и он наговорил бы тебе кучу всяких красивых и лживых слов, от которых у тебя закружилась бы голова…
— Госпожа… тетя Рона! Я привыкла сама заботиться о своей голове.
— Ну, я выполнила свой долг, — пожала она плечами. — Я показала тебе, что представляет собой этот человек прежде, чем он сам тебе представится не тем, что он на самом деле из себя представляет.
Я глубоко сомневалась, что она сделала эту проверку из тех побуждений, о которых мне сообщила. По-моему, она просто хотела убедиться, что этот самый Клиф не ночевал дома. Или, что он все еще не уехал…
— Скажи же мне наконец, Эмилия, как ты себя чувствуешь… Расскажи, например, как ты спала… в смысле…
— Я спала хорошо во всех смыслах, — оборвала я тетю. — Спала невероятно глубоко, без снов, не просыпаясь, даже не шевелясь. Я приняла две таблетки снотворного, тетя Рона.
— Ооо! — с облегчением воскликнула бедная истомленная старушка. После чего с силой нажала на газ.
— Какая прелесть, вон тот, у окна, — без особых колебаний заявила госпожа Ридли. Она провела языком по своим пергаментно тонким губам и даже громко причмокнула, словно перед ней был некий аппетитный плод.
«Я люблю детей, Эмилия. Обожаю их!» — с пафосом провозгласила она, когда мы входили в сиротский дом, но потом, пока она наблюдала за детьми, я наблюдала за ней; и я видела, как очертания ее профиля вместо того, чтобы смягчиться, заострились еще сильнее и сделались какими-то алчными. Как у хищной птицы.
— Да, но не советую тебе брать его, дорогая Рона, — ответила директриса. — Он самый шумный и озорной. Выбери лучше девочку. Вон ту кудрявую или ту, другую, слева… Я рекомендую тебе взять одну из них. Они тихие, голоса не услышишь…
— Мне тихони не нужны, дорогая Мона.
— Ну, тебе решать… Дони, подойди ближе!
Все, человек тринадцать детей, повернулись к нам, за исключением того «прелестного», о котором шла речь, мальчика. Он уставился в пол и с трогательной неубедительностью притворился, что не слышал повелительных нот в низком голосе директрисы.
— Вот что тебя ждет, дорогая Рона! — проворчала она раздраженно. — Непокорный, как дикий зверь… зверек, я хочу сказать. Дони!
— Оставь его, дорогая Мона. Я рассмотрю его отсюда.
И госпожа Ридли действительно принялась его рассматривать, даже надела очки — прищуривалась за стеклами, вглядываясь в здоровое, крепко сбитое тельце в тесной для него одежде, в рыжие воинственно торчавшие волосы и руки, беспокойно теребившие кончик темно-синей рубашечки. Постепенно все смолкли, установилась гнетущая тишина…
В сущности и вся обстановка, во всяком случае в данный момент, действовала угнетающе. Помещение, хотя и светлое, обширное, вызывало сходное с клаустрофобией ощущение ограниченности пространства. Пол был покрыт одинаковыми белесыми плитками — удобными для поддержания чистоты, но навевающими мысли о больнице, о телах с холодеющими конечностями даже в этот достаточно теплый день. Вдоль стен выстроились полки с игрушками, множеством игрушек, большинство из которых были хорошими, однако… расставленными в слишком строгом порядке и все в отличном состоянии, словно предназначенные напоказ. Или, может быть, новыми? Дети все так же молча стояли вокруг нас. Лица их казались апатичными и бледными, фигурки — одинаковыми. Да и как иначе, ведь все они были одеты в одинаковые темно-синие костюмчики.
