— Извини, Вал!
Он выпрямился, откинулся к спинке кресла, и внимательно посмотрел на меня. А потом… Потом, видно, пришел черед и ему привести в действие, по рефлексу, свой «малодушно-мерзкий» нюх. Ого! Даже ноздри у него задрожали.
— Ты ничего не знаешь и ничего не понимаешь, — назидательно повторил он.
Подтвердив таким образом охватившее меня сомнение в том, что я перестаралась со своими извинениями.
— Между прочим, Алекс сегодня многое рассказал, — заметила я спокойно. — Очень приятный и бесспорно очаровательный человек. И именно от него я узнала и поняла, что, вероятнее всего, Вал, ты останешься единственным владельцем этого драгоценного имения.
— Ну и что? — В его голосе почувствовались даже нотки презрения! — Этот вопрос давным-давно меня не волнует. Цепи, которые связывают меня с отцом, другого свойства. Нематериального.
Я засмеялась:
— Ох, Вал, наш разговор становится чересчур метафорическим. Мне хотелось бы перевести его на более деловую основу. Как полагается людям, заключившим между собой сделку.
— Какую сделку?
— Не притворяйся! Неужели ты забыл, что я здесь по договору? Нечто вроде полужильца. Или я на полупансионе? Что правильнее?
— Хватит, хватит, Эми. Ты наша гостья.
— Или полугостья. Да, интересно звучит: полугостья. Теперь я буду так себя называть. Впрочем, надеюсь, ты получил деньги, которые отец послал в оплату за мое питание за этот и следующий месяц.
— Ничего я не получал и ничего не хочу…
— О, неужели чек потерялся?
— Хватит, Эми! Прошу тебя! — Лицо Валентина покраснело от смущения, плечи и спина снова опустились в прежнюю позу, придав ему «помятый» вид. — Мне и в голову не приходило брать с тебя деньги. Я… я очень обрадовался, когда узнал, что ты приезжаешь. Моя мать, это она все запутала! Но эти вопросы решаю я. Материальные… И я сегодня же верну тебе деньги… Прямо сейчас!
Он вскочил с кресла, как ужаленный, и если бы я не схватила его за рукав рубашки, он бросился бы к двери.
— Я не хочу, чтобы ты мне их возвращал, Вал. — Он дернулся, но я крепко держала его. — И вообще я ни на что не жалуюсь, — добавила я. — Вы с меня недорого берете.
— Эми!!
— Только не понимаю: сегодня вы не обедаете, это исключение или правило?
— Исключение.
Неожиданно Валентин отказался продолжать этот маленький спор и уныло отступил назад. Делать нечего, я выпустила его рукав, а он вновь сел в продавленное кресло. Я чувствовала себя разочарованной, если не обманутой. Особенно, когда стало совсем ясно, что он унесся мыслями очень далеко от меня.
— Это исключение, да, внушающее тревогу, — забормотал он. — Мы всегда обедаем вместе, моя мать, сестра и я, садимся в одно и то же время, но сегодня в виде исключения… мы не обедаем. Это должно было случиться… рано или поздно.
— Что-то случилось, да? Что-то плохое?.. Да, Вал?
Его глаза, необыкновенно красивые, несмотря на их странный бледно-голубой цвет — а может, именно благодаря ему, — постепенно утратили всякое выражение, их блеск сделался ровным, словно его излучали два кусочка платины. И все-таки в этом каком-то искусственном безразличии я «прочитала»: если я сейчас проявлю больше настойчивости, Валентин мне ответит. Скажет мне правду, какова бы она ни была или, верней, какой он ее себе представляет.
Я не настояла.
Трудно объяснить почему, но не настояла. И удобный момент прошел, навсегда оставив в моем сознании пустое место. Не поворачивая головы, Валентин медленно перевел взгляд на одно из окон. Свет дня отразился в платиново-серых его глазах и посерел.
— Зачем вы оклеили окна в коридорах черной бумагой? — спросила я без особого интереса.
Пожалуй, меня уже ничего не интересовало. Я испытывала почти приятное ощущение обреченности, фатального стечения обстоятельств. А фатальное значит предопределенное Судьбой, не так ли? А перед нею человек бессилен, не так ли? И нет никакого смысла ни на чем-то настаивать, ни чем-то интересоваться, ни сомневаться…
«Папа, когда ты узнаешь о случившемся со мной несчастье, ты поймешь, что ты, Ты тот, кто обрек меня на него. Что Ты сыграл фатальную роль в моей судьбе, в моей лишенной даже искусственного блеска жизни. Но уже будет поздно…»
— Разве ты не знаешь? — хотя и тихий, голос Валентина заставил меня вздрогнуть. Слишком глубоко я задумалась. — Арнольд вчера не сказал тебе?
— Что он должен был мне сказать?
— Слушай, Эми… как ты спала этой ночью?
Я подняла голову к потолку и заговорила напевно:
— Очень хорошо спала, не просыпаясь, без снов, не ворочаясь…
— Я спрашиваю тебя, спала ли ты с открытым окном?
— Чуть приоткрытым. Мои легкие еще…
— А занавески? Ты их плотно задернула?
— Нет. Но почему…
— Боже мой! Значит, для тебя все обошлось благополучно!.. Но, может, я преувеличиваю, все-таки они появляются сравнительно редко.
— Кто? — крикнула я. — Кто «они»?
— Бабочки.
Слово повисло в воздухе… Нет. Запорхало в нем, легкое и незначительное, безобидное, как бабочка.
— Сожалею, — Валентин потер ладонью лоб. — Но я должен был предупредить тебя. Иногда они налетают тысячами. Они опасны. Но если нет света, который их привлекает…
— Подожди, — сказала я хрипловатым голосом. — Подожди-ка, подожди! Но ведь об этом говорится в одной из легенд, как бабочки налетают роем и так далее.
— Говорится. И это оказалось правдой.
Я засмеялась громким и, думаю, почти искренним смехом:
— А Йоно, который бродил по ночам вокруг болота и привлекал их своим «рецикличным сиянием»? Выходит, и это правда?
— Аааа! — издал ужасающий вой Валентин. — Ты смеешься! — Он резко выпрямился, оттолкнул стоявший между нами столик и наклонился надо мной. Лицо его кривил не менее ужасный тик. — Ты смеешься? А раньше? Ведь ты же верила, что он существует, ведь мы вместе его искали! Ведь мы нашли те улики, неужели ты успела забыть? А только что? «Где Йоно»? И сердилась на меня, ненавидела меня за то, что я отдал портрет этому эксцентрическому типу. Где Йоно? Да здесь, где-то поблизости, бродит… существует! Ясно тебе? Я видел его, вот этими глазами! — Валентин устремил два пальца к глазам, словно хотел их выколоть.
Я вскочила, кажется, закричала и схватила его за руку. А он… вдруг обнял меня и захныкал, спрятав лицо в мои волосы. Как ребенок.
— Вал… Успокойся, все в порядке, все наладится, успокойся… — захныкала и я. — Мне тоже тяжело, что все, все не так, как раньше, но…
— Но все как раньше! Оно как раньше, только мы сами другие. И теперь, когда я знаю притупившимся взрослым умом, что Йоно — нечто реальное, я боюсь его. Цепенею от ужаса, понимаешь? Тогда я мечтал его встретить. Тогда он для меня был личностью, героем. Победителем смерти! А теперь он чудовище, разложившийся, ставший Вампиром утопленник. Понимаешь, Эми?
