Я послушно всмотрелся в его лицо. Действительно, оно не выглядело ни молодым, ни красивым, а последний эпитет, думаю, ему никогда не подходил. Лоб у него был более выпуклым, нос более приплюснутым, а рот — более широким, чем нужно, чтобы они вместились в рамки принятых эстетических требований. И все же в этом лице было и что-то очень приятное. Приятное и в то же время трагичное. Может быть, такое впечатление производили глаза, большие, тепло-карие, с неожиданно детским выражением, несмотря на покрасневшие веки и отечность вокруг них. Может быть… Не знаю. Но мое первое впечатление о Вернье было, что он из тех досадных болтунов, которых невозможно слушать и терпеть, чтобы тебя не держало за горло какое-то чувство, исполненное смутных угрызений.
— Сколько мне лет, на твой взгляд? — спросил он и, слава богу, быстро избавил меня от затруднения, ответив сам. — Тридцать четыре! Да, всего-навсего, но разве похоже… Она, например, меня считает едва ли не стариком. Имеет право!
— Кто «она»? — поинтересовался я.
— Ясно кто… Элия! — Вернье налил себе вина в рюмку и с гримасой глубокой печали отпил несколько глотков.
Вот она, традиционная любовная драма, сказал я себе. Низенький невзрачный мужчина и пышная безразличная красавица. Что ж, хорошо, понимаю, но этими ли совсем неуместными откровениями должен был встретить меня заместитель начальника базы? И не выдает ли он мне их с какой-то предварительно задуманной целью?
— Да-а-а, — покачал я головой. — Надо думать, трудно жить так далеко от Земли, без регулярной связи с ней…
— Не «трудно», а ужасно! Земля не то что далеко, а кошмарно далеко. И мы не «без регулярной связи с ней», а просто без связи, — разгоряченно уточнил Вернье.. — Без связи? Что ты имеешь в виду?
— Ничего я не имею в виду, Симов! Просто говорю: у нас нет прямой связи с Землей. Мы… Э, ты, наверное, знаешь не хуже меня, как здесь обстоят дела.
Было бы утомительно и бесполезно делать вид, что я осведомлен, но признать открыто, что мне не известны и самые основные факты, тоже было бы ошибкой. Большинство людей, стоит им понять, что кто-то хочет узнать от них правду, не может устоять перед искушением скрыть ее или представить в сильно искаженном виде, даже без всякой выгоды для себя. А на базе «Эйрена» почти наверняка живет хотя бы один человек, для которого каждый мой неверный шаг будет выгоден.
— Видишь ли, Вернье, — начал я, — я вылетел сюда спешно, и по этой причине все было импровизацией, так что не исключено, о некоторых подробностях у меня ошибочные представления. Вот я, например, знал, что вы обмениваетесь с Землей информацией преимущественно через юсов, но что у вас вообще нет прямой связи с ней… Что ж, нам не предоставили самостоятельного канала?
— Нет. Не предоставили.
— Но почему? Что, у них какие-то технические проблемы?
— Ну да! «Проблемы». Проскакивают световые года за минуты и то, когда не спешат. Нам же, однако, не дано даже проползти, в том числе и через их пресловутые информационные каналы.
— И несмотря на это, договор был заключен?
— Договор? — Вернье залпом допил вино и вновь наполнил бокал. — О каком договоре ты говоришь, Симов? Ты появился здесь, проведя примерно полмесяца в юсианском звездолете. Они наверняка пытались общаться с тобой. Ты ведь кое-что видел…Так о каком договоре ты говоришь! И как ты себе это представляешь? Написанный черным по белому со статьями, разделами и параграфами? Обсуждавшийся компетентными лицами, сопровождавшийся спорами и взаимными уступками? Подписанный полномочными представителями двух «дружественных» цивилизаций? -.
Я прервал его:
— Какова бы ни была эта процедура, одно, по крайней мере, ясно: отсутствие прямой связи с Землей все же должно было быть кем-то навязано. Но кем? И не обязательно юсами, ведь так, Вернье?
— Не знаю.
— И все же, наверное, у тебя есть какое-то определенное предположение.
После совсем короткого размышления Вернье решительно отрезал:
— Нет. У меня нет никаких предположений. Абсолютно никаких и ни о чем.
— И как тебе это удается? — не сдержал я своей иронии.
— Трудно, — ответил он мне с лаконичной прямотой. — Трудно и постепенно.
— Ты считаешь, что это самый подходящий стиль поведения, ведь так?
— А ты думаешь, что здесь у тебя будет возможность выбирать хотя бы стиль своего поведения? Я пренебрежительно пожал плечами:
— Как бы ни отрицали некоторые, человек всегда имеет выбор среди возможностей.
— Но реализует ту, которую ему диктуют обстоятельства, — вздохнул Вернье.
Мне показалось, что он хотел сказать что-то еще, хотя бы немного более существенное, и я замолчал, чтобы ему не помешать. Однако Вернье не оправдал мои ожидания.
— Я надеюсь, что ты тут будешь чувствовать себя удобно, если это вообще возможно при твоем положении, — сменил он внезапно и тему и тон, и даже свой печально-искренний взгляд.
— Эта квартира крайняя, а е другой стороны жил
Штейн, так что…
— Я буду хоть как-то изолирован, — закончил я за него. Он утвердительно кивнул. Действительно, он перебарщивал!
— Благодарю тебя, что ты позаботился о моем спокойствии, Вернье.
— Я позаботился о спокойствии всех, — обобщил он. — Для хорошего соседа ты будешь слишком шумным.
— Шумным?
— Да, особенно по утрам — в течение нескольких первых дней.
— Почему ты так думаешь? Вернье устало поднялся с кресла.
— Попытаюсь поспать часок-другой, — сказал он, и в его глазах проскользнуло что-то тяжелое и виноватое, как будто он признался в каком-то своем преступном намерении.
Он был уже у двери, когда я нарочно грубо спросил его:
— Где вы храните трупы Фаулера и Штейна?
— О, не торопись! Не торопись, комиссар! Встреть сначала восход Ридона!
Он услужливо опустил внутренний предохранитель замка и вышел. Его шаги почти сразу же затихли, поглощенные мягким ковром в коридоре.
Глава девятая
Я был счастлив! Счастлив, счастлив… Я задыхался от счастья, смеялся от счастья. Кричал от счастья! И мой голос, сильный и прекрасный, как у Бога, поднимался над глубинами сна, а пробуждение было медленным и полным наслаждения плаванием в нежных зыбких водах… К берегу из мягких янтарных сияний… Незаметно, без усилия я открыл глаза. И увидел силуэт дня, ожидающего меня за оконными занавесками. Пусть входит! Сейчас же! Сюда, ко мне, в мою чудесную комнату Я подбежал к нему навстречу Открыл ему, он влетел — настоящая птица золотистой светлой радости.
И тогда!
Небо прозрачное и кроткое, как глаза любимой женщины. А внизу, на террасе, и на крыше гаража, и по дороге, и на узкой тропинке, ведущей в лес, блестят миллионы, миллиарды крошечных солнц. Или нет. Это кристаллики, отразившие теплый лик солнца. Ридона. Хрусталики. С веток сказочных пятиствольных деревьев сыпался тихий хрустальный дождь. И ветерок принимал его в свои невидимые ладони, покачивал его в прозрачной ткани воздуха, расстилал его, как чудесный эфемерный ковер. Я высунулся в окно, протянул руки и долго держал их так и не мог наглядеться, как волосинки на них Покрываются серебром, как кожа начинает искриться, как пальцы становятся блестящими и гладкими без уродующих их складок, без ногтей…
