Потом, помолчав несколько мгновений, она резко указала на небольшой диск, вставленный в стену над диваном.
— Иногда мне хочется выдернуть его и поговорить с ними! Откровенно!
Я с удивлением посмотрел на диск. Я уже раньше видел много похожих на этот — слегка выпуклых, раскрашенных в яркие кричащие цвета, разбросанных повсюду на базе. Они были и в коридорах, и в моей квартире, и в столовой, и в кабинете Ларсена, и даже в раздевалке плавательного бассейна, поэтому я предположил, что они обслуживают внутренние коммуникации. И явно ошибался.
— Как? Неужели ты еще не знаешь? — угадала мое состояние Одеста. — Да, эти диски… они, ну назовем их юси-анскими телефонными аппаратами. Достаточно потянуть какой-нибудь из них немного вперед, и оттуда сейчас же послышится голос дежурного «телефониста».
— И вы часто их используете?
— Исключительно редко, и то только Ларсен. А юсы к нам по ним не обращались до сих пор ни разу. Когда необходимо что-либо нам передать, они пользуются письменной связью, причем тексты сообщений обычно составляются еще на Земле, как, например, о твоем приезде.
— А что ты имеешь в виду под «исключительно редко»?
— Только два раза. Первый был по настоянию Вернье. Он считал, что правильно будет уведомить «соседей» о строительстве Дефрактора, поскольку он находится всего в четырех километрах от их базы. А второй по поводу смерти Фаулера и Штейна. Они и без того узнали бы о ней, так что сообщение Ларсена было продиктовано чисто тактическими соображениями.
Прежде чем задать следующий вопрос я глубоко вздохнул:
— Есть ли какой-либо способ узнать, не пользовался ли кто-нибудь «телефонной» связью тайно?
— Но кто мог это сделать! — воскликнула Одеста и впервые за этот вечер я уловил в ее голосе фальшивые нотки. — Да и почему тайно?
— И все же? — настаивал я.
— Нет. Невозможно узнать. Только если сами юсы его выдадут.
— Скажи мне, Одеста, — я посмотрел ей прямо в глаза, — возможно ли, что двадцать шестого Фаулер и Штейн шли не в сторону Дефрактора, а к юсианской базе?
Выражение ее лица не изменилось.
— Едва ли, — ответила она. — У нас есть инструкция не вступать в прямые отношения с юсами, и мы все ее охотно выполняем.
— Да, вот и очередной парадокс! Ведь вы находитесь здесь с прямо противоположной целью…
— Для этой цели, Тервел, будут посланы другие, специально обученные люди. Точка зрения Земли такова, что пока заселение не произойдет, мы не можем позволить им узнать нас слишком близко… Да и потом тоже. Это слишком большой риск.
Ее объяснение относилось к типу тех, которые порождают необходимость многих других объяснений, но что-то в ее взгляде мне подсказывало, что далее наш разговор ничего не прояснит и вообще бесполезен. Поэтому я его прекратил.
Мы вышли из гостиной и стали подниматься по лестнице. Перед дверью своей квартиры она попросила меня подождать, вошла внутрь и вскоре вернулась с обещанным журналом-алиби в руке. Она подала мне его, а уголки ее губ поднялись вверх, сложившись в слабую, как будто виноватую улыбку. На мгновение мне показалось, что Одеста Го-мес не напрасно чувствует себя виноватой.
Глава пятнадцатая
После завтрака, прошедшего в напряженной атмосфере предрассветных часов, я прислушался к тонкому слабому Голосу разума и поспешил уйти от своих безмолвных сотрапезников. Заперся наверху, в своей квартире. Внимательно припомнил все детали своего поведения за столом и пришел к категорическому заключению, что оно было безукоризненным. И что ушел я в последний благоприятный момент. В голове у меня гудело, словно работала бетономешалка. Или это был мой пульс? Не знаю. Во всяком случае шум путал мои мысли. Я не мог сосредоточиться в нужной степени. А как трудно человеку сдерживать свои хорошие чувства! Даже, когда ему известно, что они вызваны искусственно. Дружелюбие, любовь, радость, смех распирали мою грудь. Я задыхался от них. Мне было ясно, что я закричу, если не буду постоянно сжимать зубы. Время от времени я делал это слишком сильно, и они тихонько поскрипывали. Было мучительно: ведь жаль, что вся эта возвышенность души так и погибнет во мне неразделенной? И я расходую столько сил только на то, чтобы заглушить ее стремление проявиться?
Занавески на окнах светлели, терялся их красноватый оттенок — где-то там на западе тонул усталый лик Шидек-са. А на востоке триумфально вставал Ридон. Удивительная, бесконечная гонка солнц!.. Сейчас на улице, наверное, начинается белый хрустальный дождь. Я напрягся, чтобы услышать его звук… Сейчас лес, вероятно, стал серебряным. Я попытался представить его в своем воображении… Сейчас поле, вероятно, превращается в изумрудную бесконечность…Я мечтал слиться с его волнующей энергией.
Я вздрогнул — рука сама протянулась, чтобы отдернуть занавески. Но не будем их отдергивать! А я займусь… Чем? Нужно, заняться чем-то будничным, но так, чтобы сосредоточить на этом все свое внимание. Самое важное — превозмочь первые приступы, как сказал мне кто-то, кажется, Одеста. Потом будет значительно легче.
Я вскочил, включил искусственное освещение. Взял флексор, вынул его из футляра и положил на столик. Изучи орудие преступления! Не носи вещь, устройства которой не знаешь! Овладей единственным имеющимся в данный момент у тебя оружием. Повод был убедительным. И так далее. Я разобрал флексор. Начал приглушенный монолог — это тоже помогает сосредоточиваться:
— Ну-ка, сейчас посмотрим на тебя. Вот оно… Хороший у тебя заряд. И ты в хорошем состоянии. А может быть ты новый?.. Я раньше не имел дела с такими красавцами, как ты, но я в тебе разбираюсь. Ясно… Или нет!
Я вынул зарядную капсулу и с осторожностью положил ее на другой край стола.
— В наше время человек заботится о себе и сам себе самый лучший друг. Самый верный, самый искренний, самый надежный друг — сердце мое забилось от сильного чувства привязанности к самому себе… Я овладел собой, но неохотно: — Стоп, стоп, смотри на руки! Ага… Ясно! Простая машинка и эффективная.
Примерно десять минут продолжал в том же духе. И должен отметить, что когда я снова собрал флексор, у меня уже было представление как о его устройстве, так и о способах использования. Одно-два упражнения, конечно, не сейчас, а после обеда, и тогда я бы чувствовал себя вполне уверенно в его компании. Но, конечно, после обеда! При всем том, что кризис в моем состоянии миновал. Она была права. Одеста! Одеста! Не смиряйся, не успокаивайся… Нельзя смиряться и успокаиваться! Мы не «ничто» по аравнению с ними! «У них нет души человеческой», — как удачно выразился сам Вей А Зунг. Бедняги. Я убрал флексор в чехол и повесил у пояса. Бедняги! Я воображал, что ненавижу их. Какое заблуждение! А они? Эйфория!.. Но, когда знаешь, что хорошие чувства, которые ты испытываешь, навязаны извне, то наряду с ними испытываешь затаенное отвращение. Отвращение к самим этим хорошим чувствам. И не преступление ли доводить человека до такого состояния? Ведь так?..
